Военная тайна

- Это наши ребята за ужином нагрузили. Вот мы и увозим, - объяснил Алька. - Ты проводи нас, папка, до отряда, а потом мы с тобой гулять пойдем.

Грузовик двинулся, а Сергей и Натка пошли сзади.

- Он, вероятно, на днях уедет со мной в Москву, - неохотно сообщил Сергей. - Так надо, - ответил он на удивленный взгляд Натки. - Надо так, Наташа.

- Ганин! - набравшись решимости, спросила Натка. - А что, Алька когда-нибудь мать свою видел? То есть... видел, конечно... но он ее хорошо помнит?

Грузовик вздрогнул, два яблока выпали и покатились по дорожке. Алька, быстро обернувшись, взглянул на отца.

Сергей наклонился, подобрал яблоки, положил их в кузов и с укоризною сказал:

- Что же это, шофер? Ты тормози плавно, а то шестеренки сорвешь да и машину опрокинешь.

Они подошли к дому. Сергей сказал, что задержит Альку ненадолго. Однако Алька вернулся только ко сну.

Натка раздела его, уложила и, закрыв абажур платком, стала перечитывать второе, только что сегодня полученное письмо.

Мать с тревогой писала, что отца переводят на стройку в Таджикистан и что скоро всем надо будет уезжать. Мать волновалась, горячо просила Натку приехать пораньше и сообщала, что отец уже сговорился с горкомом, и если Натка захочет, то и ее отпустят вместе с семьей.

Противоречивые чувства охватили Натку. Хотелось побыть и здесь до конца отпуска, тем более что вожатый Корчаганов уже выздоравливал. Хорошо было поехать и в Таджикистан, хотя и грустно покидать город, где прошло все детство. И было как-то неспокойно и радостно. Чувствовалось, что вот она, жизнь, разворачивается и раскидывается всеми своими дорогами. Давно ли: дядя... папаха, дядина сабля за печкой... мать с хворостиной... Давно ли пионеротряд... сама пионерка... Потом совпартшкола. И вдруг год-два - и сразу уже ей девятнадцатый.

Ей показалось, что в комнате душно, и, натянув сетку, она распахнула настежь окно.

Обернувшись, она увидела, что Алька все еще не спит, а лежит с открытыми и вовсе не сонными глазами.

- Ты что? Спи, малыш! - накинулась на него Натка.

Алька улыбнулся и привстал.

- А мы сегодня с папой на высокую гору лазили. Он лез и меня тащил. Высоко затащил. Ничего не видно, только одно море и море. Я его спрашиваю: "Папа, а в какой стороне та сторона, где была наша мамка?" Он подумал и показал: "Вон, в той". Я смотрел, смотрел, все равно только одно море. Я спросил: "А где та сторона, в которой сидит в тюрьме Владикина Влада?" Он подумал и показал: "Вон, в той". Чудно, правда, Натка?

- Что же чудно, Алька?

- И в той стороне... и в другой стороне... - протяжно сказал Алька. Повсюду, помнишь, как в нашей сказке, Натка? - живо продолжал он. - Папа у меня русский, мама румынская, а я какой? Ну, угадай.

- А ты? Ты советский. Спи, Алька, спи, - быстро заговорила Натка, потому что глаза у Альки что-то уж очень ярко заблестели.

Но Альке не спалось. Она присела к нему на кровать, закутала в одеяло и взяла его на руки:

- Спи, Алька. Хочешь, я тебе песенку спою?

Он прикорнул к ней, притих, задремал, а она вполголоса пела ему простую, баюкающую песенку, ту самую, которую пела ей мать еще в очень глубоком, почти позабытом детстве:

Плыл кораблик голубой,

А на нем и я с тобой.

В синем море тишина,

В небе звездочка видна.

А за тучами вдали

Виден край чужой земли...

Тут во сне Алька заворочался. Неожиданно он открыл глаза, и счастливая улыбка разошлась по его раскрасневшемуся лицу.

- А знаешь, Натка? - прижимаясь к ней, радостно сказал Алька. - А я все-таки свою маму один раз видел. Долго видел... целую неделю.

- Где? - не сдержавшись, быстро спросила Натка.

Алька подумал, помолчал, потом решительно качнул головой:

- Нет, не скажу... Это наша с папкой тоже - военная тайна.

Он рассмеялся, уткнулся к ней в плечо и потом, уже совсем засыпая, тихонько предупредил:

- Смотри... и ты не говори никому тоже.

После обеда в лагерь приехал Дягилев получать из склада болты и гвозди. Сергей приказал, чтобы после приемки Дягилев кликнул его, и тогда они поедут к озеру вместе.

Лагерный тир был расположен у берега, как раз по пути, пониже шоссейной дороги. Сергей завернул к тиру.

Только что окончился послеобеденный отдых, и поэтому ребят в тире было немного - человек восемь. Среди них были Владик и Иоська.

Сергей стоял поодаль, наблюдая за Владиком. Когда Владик подходил к барьеру, лицо его чуть бледнело, серые глаза щурились, а когда он посылал пулю, губы вздрагивали и сжимались, как будто он бил не по мишени, а по скрытому за ней врагу.

Стреляли из мелкокалиберки на пятьдесят метров.

- Тридцать пять, - откладывая винтовку и оборачиваясь к Иоське, спокойно сказал Владик. - Бьюсь обо что хочешь, что тебе не взять и тридцати.

- Тридцать выбью, - поколебавшись, решил Иоська.

- Ого! Ну, попробуй!

Иоська виновато взглянул на товарищей и взял винтовку. Приготавливался он к выстрелу дольше, целился медленней, и, перезаряжая после выстрела, он глотал слюну, точно у него пересыхало горло.

И все-таки тридцать очков он выбил.

В это время к Сергею подошел Дягилев.

- Дурная голова! - с досадой сказал он, постукивая себя пальцем по лбу. - Сам-то я поехал, а наряд в конторке позабыл. Подпишите новый, Сергей Алексеевич. А вернемся - я тогда прежний порву.

- Сорок выбью, - уверенно заявил Владик и легко взял из рук покрасневшего Иоськи винтовку. - Меньше сорока не будет, - твердо заявил он, чувствуя, как ладно и послушно легла винтовка к плечу.

- Сорок мне не выбить, - сознался Иоська. - У меня после третьего выстрела рука устает.

- А ты не целься по часу, - посоветовал Владик. И, вскинув приклад, он с первой же пули положил десять.

Ребята насторожились и заулыбались.

- А ты не целься по часу, - повторил Владик и снова выбил десять.

На третьем выстреле, перезаряжая винтовку, торжествующий Владик мельком оглянулся на Сергея.

Тут как будто бы кто-то его дернул. Он как-то неловко, не по-своему вскинул, не вовремя нажал, и четвертая пуля со свистом ударила совсем за мишень.

- Сорвал! Что ты? Что ты? - зашептались и задвигались ребята.

Владик торопливо перезарядил. Целился он теперь долго. Пальцы дрожали, и мушка прыгала.