Последняя чаша гнева

Позади внезапно раздался сдавленный крик. Чойс резко обернулся. Молодой парень в круглом шишаке, с ружьем Фаулера в руках с ужасом вперился во что-то, находящееся за спиной Чойса. Чойс посмотрел туда и увидел их.

Из черного зева одной из глубоких ложбин медленно выходила вереница странных фигур в широких балахонах. Фигуры казались какими-то расплывчатыми, будто сотканными из той темноты, которую только что покинули. Приглядевшись, Чойс со смешанным чувством понял, что непонятные фигуры ступают по воздуху, поднимаясь будто по невидимой лестнице вверх. Их шаги были неверны, руки крепко лежали на плечах друг друга, но сами фигуры в то же время были исполнены какого-то удивительного равновесия. Это и были Слепцы Судьбы.

Чойс повернулся к своим людям. Как и следовало ожидать, они стояли, скованные мистическим ознобом, тем ужасом, который на протяжении веков внушался им таинственными Слепцами. Чойс повернулся к ложбине. Величественно-страшное шествие поднялось уже довольно высоко. Вдруг, сам не зная зачем, он рванул поводья на себя и пришпорил лошадь, которая, также обезумев, шальным галопом поскакала к пасти ложбины. Почти у самого ее зева лошадь круто поднялась на дыбы, чуть не скинув Чойса, который вовремя соскочил наземь.

Слепцы были над Чойсом. Теперь это были колоссальные темные силуэты в развивающихся рубищах-пелеринах, отчетливо рисующиеся в предзакатном небе. Их туманные лица были страшны. Будто сошедшие с древней картины Брейгеля, опираясь на тонкие извилистые посохи, Слепцы шли. И Чойс, боясь, что они исчезнут, оставив его без ответа на вопрос, с ударившей в голову хмельной отвагой, выдернув из ножен свой меч, закричал, и эхо его голоса вернулось к нему из горла ложбины:

— Кого? Кого следует опасаться им?

Огромные фигуры в воздухе остановились, будто споткнувшись, грозные неясные лица опустились к Чойсу, и он смело встретил убийственный взгляд. Поднялся ветер, солнце, покидая этот мир, осветило напоследок его и фигуры в небе ярким багрянцем, и сверху в порывах ветра донесся шепот, перерастающий в крик:

— Вольфганг! Вольфганг! Эдмунд! Эдмунд!

8

После этого происшествия к Чойсу перестали относиться как к безместному чужаку, неизвестно откуда свалившемуся на их землю. Его авторитет возрос, став чуть ли не непререкаемым, — ведь он не только видел злонесущих Слепцов, не только не умер при взгляде на них, но еще и получил ответ, чего вообще никогда не случалось. Мало того, после приключения возле ложбины Чойс получил прозвище — Эдмунд Любимец Слепцов. Как сказал ему Бурис, знаток подобных вещей, этим прозвищем Чойс должен был гордиться по праву как честно заработавший его. Но сам Чойс находился в сомнении. Ему не давал покоя странный ответ Слепцов, поставивших его в один ряд с Вольфгангом. Почему также и его должны опасаться люди Де-Мойра? Разве он не на стороне Государств Порядка? Разве он не хочет добра этому миру? И Чойс пришел к выводу, что Слепцы просто выжили из ума и потеряли рассудок. Глупые, тупые Слепцы они, а не Слепцы Судьбы.

Однажды они с Бурисом сидели в лесу у костра. Недалеко горели огни: там расположился отряд Чойса. Бурис приехал недавно, соскучившись по родному владению и наплевав на повеление главнокомандующего Хаоэя, указующий ему находиться на границе между Ксойном и Диондой. Разговор как-то сам собой зашел о том, как с недавних пор стали называть Чойса. Бурис сказал:

— Мы здесь любим присовокуплять к личному имени человека какое-нибудь прозвище. Потому, наверное, и делим прозвища на хорошие и плохие.

— Ты говорил, у меня хорошее.

— Да. У тебя — да. А вот Ланглоара называют Ноги В Дерьме.

Чойс засмеялся.

— По сравнению с этим мое звучит как хорал.

— Или Хрут, хевдинг Йитурша, — продолжал Бурис. — Его зовут Саблезубый. Но таков его облик. Ты же можешь гордиться своим прозвищем как определением твоей внутренней сущности, которая в решающий момент одержала победу над страхом перед неведомыми Слепцами. Никто еще не уходил от их взгляда живьем, а тем более не говорил с ними.

— А какое у тебя прозвище? — спросил Чойс.

— На советах меня зовут по имени моего родового надела — Бурис Сдогнар. Но некоторые называют меня еще Бурис Кровь. Ибо хоть мой фьеф мал и приграничен, на него все равно делаются набеги — с той стороны. Отвратительные твари, лезущие из Княжеств и разоряющие мои деревни, до смерти прискучили мне. И я взялся за дело по-своему. Пока Лгун на Дереве лгал, как он это делает всегда, твердя, что никаких альбегинских жителей на его земле нет, я десятками брал в полон этих самых альбегинских жителей на своей собственной земле. Головы их я катапультой закидывал на его территорию. С тех пор он ненавидит меня.

Он замолк, усмехаясь чему-то своему. Спускалась ночь. Тихо потрескивал костер, сыпля искрами.

— Много у вас здесь разных существ, — медленно произнес Чойс, глядя в пламя. — Тпоты, лаоны, Эрги, вирги…

При слове «эрги» Бурис вздрогнул.

— Не к темноте это. — Он оглянулся и, придвинувшись к Чойсу, зашептал: — Тех, кто рядом живет, мы еще как-то можем разобрать. Но из ВОА ползут на нас неведомые, страшные… Я знаешь, что скажу тебе, Эдмунд? Торговцы идут из Альбегина, говорят: ВОА расширяется. Она пожрет и Альбегин, и нас.

— Мне уже говорил об этом Энунд. Он считает, что я должен опрокинуть Зло ВОА.

— Один?

— Он так сказал.

Бурис покачал головой.

— Не знаю, удастся ли тебе это. У тебя есть хотя бы один козырь?

— Только вот это.

На ладони Чойса в пламени костра блеснул темным металлом бластер.

— Что это? — спросил Бурис, осторожно дотрагиваясь до его рукоятки.

— Это оружие. Оно в сто раз мощнее ваших ружей и катапульт.

С минуту Бурис молча смотрел на него, потом сказал:

— Знаешь, Эдмунд, временами в тебе ясно виден свет иного мира, который ушел далеко-далеко вперед. Изредка блик от этого света падает на нашу убогую землю. Ты — этот блик, Эдмунд. Ты несешь внутри Знание.

— Да ты спятил, Бурис, — попробовал отмахнуться от него Чойс. — О каком знании ты говоришь?

— Нет, ты просто не понимаешь, — перебил его Бурис. — Мне кажется, тебе удастся сделать это.

Чойс поперхнулся.

— Я всего лишь…

— Да. Ты человек.

Чтобы скрыть свое замешательство, Чойс подкинул в костер еще хворосту. Бурис смотрел в огонь.

— Первый симптом того, что ВОА расширяется, — сказал он, — это хакты. Раньше они никогда не появлялись здесь. А теперь наводнили не только Альбегин, но и наши Княжества. Это не зря. Мне кажется, Вольфганг посылает их сюда. Ведь Альбегин и Княжества лежат рядом с нашими территориями, и оттуда удобнее всего вредить нам. А сам Вольфганг не может нас беспокоить.

— Почему?

— Потому что Тарлтар лежит за Альбегинскими горами. Раньше, когда он входил в Стикскую Лигу, Альбегин был зажат между землями Лиги как в тисках. Мы били их как хотели. Теперь же Тарлтар наводнен тьмой. Этот враг еще хуже гор. И… — Бурис покосился на Чойса.

— Чаша? — догадался тот.

— Да, — кивнул Бурис. — Ведь Вольфганг не отказался от своей идеи опрокинуть ее. И он знает, где она.

— Откуда?

— Ты удивлен? Но в этом нет ничего удивительного. Пока мы там, в Лиге, грызлись между собой и портили девок, Вольфганг наводнил своими лазутчиками весь Де-Мойр. Ты знаешь, где находится Ползущая Гора?

— Нет.

— Она на экваторе, на Берлихуте, втором континенте Де-Мойра, ползет из одного конца в другой с большой скоростью. Это единственное место, где, по заверениям Вольфганга, может быть спрятана Последняя Чаша Гнева.

— Откуда такие точные сведения?

— При дворе Вольфганга сидит заложником Аудун, сын Ярнберра, шателен Корка. Каким-то непостижимым образом он нашел канал связи с нами и умудряется передавать все, о чем говорит и что делает Вольфганг.

— Хорошие сведения.

— Да, сведения действительно хорошие. — Бурис посмотрел прямиком в глаза Чойсу. — Но что будет, если Аудуна разоблачат? Естественно, его убьют, и вообще удивительно, как еще не убили: ВОА, как и Альбегин, находится в состоянии войны с нами. И вот когда Аудуна не станет, тогда в Совете возникнет вопрос — что делать дальше? Как узнать, что предпримет Вольфганг?