Последняя чаша гнева

Они медленно и плотно поели, следуя наставлениям Фонсеки: впереди был день, богатый на лишения. Лошади были так же измучены, как и люди: овес, захваченный с собой, был мелкий и сорный, и его было мало.

Изнурительный переход через горы продолжался.

Обогнув приютившие их на ночь пики, они очутились перед узким, зажатым между двумя скальными вершинами ущельем, которое затем плавно расширялось, имея по одну сторону два крупных ледниковых языка, а по другую — глубокие, затянутые туманом пропасти. Дым от извержения северных вулканов стелился в этом ущелье удушливым пологом, оседая грязноватыми хлопьями на одежде.

Спускались медленно. Лошади каждый раз долго выбирали, куда им ступить, осторожно упираясь другими ногами и напрягаясь всем телом. Сверху казавшееся хорошо утоптанным трактом, это ущелье мешало продвижению бесчисленными россыпями камней. Но здесь ощущалось единственное достоинство ветра: там, наверху, он отгонял вонючий дым, тянущийся с севера из недр планеты. Здесь же сторожившие ущелье утесы задерживали испарения, которые откладывались на камнях желтоватым налетом. Когда наконец достигли конца ущелья, оказалось, что плащи и гривы лошадей буквально пропитались вулканической грязью. Лоу чихал, проклиная на этот раз всю тектоническую деятельность, которая была, есть и будет.

После удушливого воздуха ущелья сильный ветер, налетевший на них тотчас же, показался поначалу свежим и пахнущим незнакомыми ароматами. Но затем стало ясно, что даже теплые плащи не спасают от этих злых шквалистых порывов. Голова Фонсеки совсем ушла в плечи, только посиневший крючковатый нос торчал из-под провисших от образовавшегося льда полей шляпы. Остальные накинули островерхие капюшоны и стали похожи на древних пилигримов.

Слева открывался вид на два крупных ледника. Вид этот никак нельзя было назвать дивным. Появляясь откуда-то из-под подножий нависших над миром вершин, эти два ледника, грязно-белые из-за множества пробуравивших их шкуру за тысячелетия скал и трещин, неподвижным извивающимся потоком сползали далеко вниз, в туман белесых провалов, и было видно, как свирепые порывы ветра срывают с их поверхности куски плотного фирна, гоня их прочь. Ледяное дыхание этих ветров и почувствовали путники при выходе из душного ущелья. Проносясь через долину, по которой они ехали, чтобы бесследно кануть в головокружительных пропастях по правую руку, ветер через некоторое время возвращался оттуда еще более могучим. Тогда он сбивал с ног, валил, и им приходилось прикладывать все свои силы, чтобы не быть сброшенными в пропасть, на зернистую поверхность ледников.

Через несколько изматывающих душу часов конец этой долины был уже ясно виден. Он терялся в сети узких, сложнорасчлененных ущелий, подобных тому, что они уже прошли. Дым вулкана сюда не доносило, ибо он рассеивался дикими ледниковыми ветрами. Еще через час они были у входа в одно из таких ущелий. Фонсека прокричал:

— Мы прошли ледники Раргарин и Тэш, самое опасное место в горах Альбегин. За этими ущельями склоны начинают понижаться и вскоре переходят в долину. Это и будет ВОА.

У входа в ущелье они сделали небольшой привал, а затем вступили в ущелье.

— Здесь нет живых существ? — спросил Чойс негромко.

— Есть, — ответил Фонсека. — Некоторые из них разумны. Они называют себя Встречающими.

В ущелье было сумрачно, но тепло и сухо. Камни под копытами лошадей покрывал древний, зеленоватый мох, трещащий и рассыпающийся, когда на него наступали. После пронизывающих ветров Раргарина и Тэша ущелье показалось им теплым раем, правда, несколько темноватым. В стороне у скал торчало несколько прямых, как палки, деревьев. На одном сидела большая птица. Длинный ее клюв кривился в сардонической усмешке.

— Хурр! — закричала она. — Добро пожаловать в Вольную Область Анархии! Здесь нет законов, ни людских, ни Божьих.

— Мы знаем это, — спокойно ответил Чойс.

— Зачем же вы пришли сюда?

— Предоставь решать это нам, — сказал Чойс.

— Все отвечают так же. Хурр! — и птица замолкла и погрузилась в дрему.

Но тут из-за больших камней слева внезапно вышли на дорогу трое богатырского вида людей. Правда, это были странные богатыри: у одного не хватало правой руки, у другого — левой, а у третьего так и вовсе отсутствовала голова. Этот третий держал в руках лук. Видимо, существа хотели поразить своим появлением. Но большого взрыва эмоций не последовало.

— Ой! — притворно ужаснулся Лоу. — Да у него лук!

— Как это он разговаривает? — задумался Шамиссо.

— Ему и бриться не надо, — нашел практическую сторону вопроса Чойс.

Из чрева безголового донесся глухой голос:

— Говорите, зачем, или.

— Что он сказал? — поскреб щеку Лоу.

— Вон как он разговаривает, — нашел разгадку Шамиссо.

— Он сказал: «Говорите, зачем пришли, или умрете», — любезно перевел Фонсека.

— Да что это такое! — всполошился Лоу. — Да кто он такой? Эй! Ты кто такой?

Вместо ответа безголовый натянул свой лук. Чойс мельком заметил, как хищно блеснул заточенным острием наконечник стрелы. В следующую секунду Шамиссо выстрелил. Но, вопреки ожиданиям, луч, ударив в грудь безголового, не причинил ему особого вреда. Он только воспламенил лук и отбросил существо далеко назад. Троица мигом скрылась с глаз.

Шамиссо удивленно осмотрел свой бластер.

— Можешь выкинуть его, — посоветовал Фонсека. — Этот ворон на дереве правильно подметил насчет законов. Многие физические законы не работают здесь из-за Зла ВОА. Но все, что ни делается, к лучшему. Больше Встречающих не будет.

— Почему?

— В конце концов уясните себе, что вы попали в мир, где царит магия и где других законов нет. Как поведете себя при встрече, так и будете себя вести потом. И так же к вам будут относиться. Вы не простили дерзости, и больше к вам не пристанут. По крайней мере, в этом ущелье.

— Какая же это магия? Уголовные законы какие-то, — проворчал Лоу.

Миновав ущелье, они оказались в Вольной Области Анархии.

— Се, идем как тати, — пропел Фонсека.

— И этот цитирует из Апокалипсиса, — раздался позади голос Шамиссо.

18

Энунд был прав — эта земля с первого взгляда внушала опасения, и опасения всех тех, кто опасался здесь еще до них, казалось, висели в самом воздухе. А вот чем внушалось такое чувство, Чойс не понимал. То ли тени от угловатых скал лежали как-то криво, необычно, то ли неприятная, глинистая почва пружинила под ногами чересчур сильно, здесь было что-то не так.

И только когда он посмотрел наверх, туда, где должно было быть небо, он понял, в чем дело. Здесь не было солнца. Небо было абсолютно, беспросветно черное, как ночью. Но был день, к тому же ночью на небе звезды, а здесь не было даже их. Темнота наверху была какой-то угрожающей. И живой. Казалось, сверху на них взирают ухмыляющиеся демонические лики. Но несмотря на это, кругом было светло и как-то призрачно-нереально.

Фонсека следил за реакцией своих спутников.

— Первый раз со мной было то же самое, — произнес он. — Здесь нет солнца и солнечного света. Это черное наверху — зло, сотворенное Вольфгангом и вознесшееся ввысь, чтобы оттуда вновь и вновь бумерангом бить по незащищенному от него Тарлтару.

— Но как же…

— Лучи солнца все равно проходят сквозь это, но по пути теряют свою живительную силу. Здесь светит Зло, если только Зло может светить.

— А как получилось, что правит тут Вольфганг? — снова спросил Лоу. — Ведь это же Область Анархии. Анархии, безвластья! А Вольфганг — это власть.

— В том-то и беда, что он здесь правит, — сказал Фонсека.

Через некоторое время они остановились в небольшой лощинке, которая была прямой противоположностью всему тому, что их окружало. Тут были все необходимые атрибуты прекрасной идиллии: зеленая трава, яркие красивые цветы, развесистые деревья, ласково шелестящие своей листвой под дуновениями легкого зефира.

— Отличное место для бивака, — восхитился Чойс. — До наступления темноты недалеко, а мы чертовски устали. Давай заночуем здесь, Фонсека.