Кафка

Бурцев Андрей

Кафка

АНДРЕЙ БУРЦЕВ

КАФКA

Рассказ

Токарев проснулся и, не открывая глаз, стал вслушиваться в себя. Голова болела, гудела голова, как вечевой набат, в ушах, как ртуть тяжелая, стучала кровь. Тошнило. В квартире было тихо, лишь где-то далеко, на кухне, звенела о раковину вода из раскрытого крана. Чирикали за окном воробьи. Не открывая глаз, Токарев стал вспоминать вчерашний вечер, когда обмывали его новую книгу. Все вроде бы было спокойно,чинно и благородно, никто не плясал без штанов на столе, никто не бил посуду и окна и не рвался "на волю", и не били, вроде бы, друг другу по мордам. Критик Заволжский, правда, изрядно назюзюкался, но блевать ходил строго в туалет, и, вставая из-за стола, говорил каждый раз своей даме: "Пардон". Токарев, пока был еще в силах, помнится, разговаривал с молодым писателем Сермигиным.

- Послушайте, мон шер, - говорил он тридцатилетнему юноше, цепляя на вилку скользкую матовую шляпку маринованного масленка. - Вы читали Кафку? Дада, Ференца Кафку, великого и непонятного?. Непостижимого... Прочтите, непременно прочтите. Вот у кого нужно учиться нам всем...

- Опять ты со своим Кафкой, - громко сказал, хлопая его по плечу подошедший Заволжский. - Брось! Не надоело тебе?.. Верите ли, - обратился он к смущенному Сермягину, который вертел в пальцах синюю рюмочку с прозрачным напитком. - Носится со своим Кафкой второй месяц. Всем уже уши прожужжал. Образованного из себя корчит. Эрудит...

- Да что ты понимаешь в классиках! - Взъелся Токарев. Сидел бы здесь Кафка, он бы вам всем... он бы вас в порошек!..

- Кафка бы здесь не сидел, - с пяьной улыбкой ответил Заволжский. - К нашему союзу его бы на пушечный выстрел не подпустили. Да и вообще, Зачем он нам нужен, критик гнилого капитализма?

- Нужен! - стукнцл кулаком по столу Токарев. - Хочу Кафку. Живого. Здесь. И сейчас!

- Да ты погоди, погоди, - сказал было Заволжский, но Токарев его прервал:

- Да что тут годить! Выпьемте лучше за усопших гениев человечества!

Они подняли рюмки, со звоном чокнулись и, под невнятный гул остальной толпы опрокинули в себя безвкусную жидкость, а потом... потом... А ничего потом не было. Это последнее, что я помню еще, подумал Токарев с неудовольствием.

Он осторожно коснулся пальцами холодных чугунных висков, потер их и открыл гпаза. Яркий свет утра и солнца огненным бичом ударил по обнаженным нервам. Токарев со стоном зажмурился снова, успев отметить в комнате какой-то непорядок. UH прислушался, но все было тихо. Капала на кухне вода, и только. И вдруг, совсем рядом, непонятный звук, словно под полом зашуршала громадная крыса, и кто-то вздохнул, печально и тихо. Токарев осторожно приоткрыл глаза, и разом похмелье, и головная ужасная боль, которая тяжелее каторги, и вчерашние воспоминания - все отлетело прочь.

Большое мягкое раскидистое кресло было придвинуто к кровати почти вплотную, и на нем, на зеленом клетчатом пледе сидело, сложив тонкие передние лапы на груди, животное: морда крысиная, передние острые зубы выставились наружу, точно в ядовитой усмешке, большие круглые уши, как у Чебурашки, длинный хвост, но не голый, а, напротив, пушистый и мягкий.

- Вот-те раз, - хрипло сказал Токарев вслух. - Что же я пил такое вчера?.. Сначала шампанское... водку, помнится, раза два, не больше... токайское... ром смешивал с абсентом... и еще... боже, коньяк с мадерой! Понятно, - удрученно сказал он, стараясь не глядеть на животное, которое смирно сидело на пледе. - Где мой телефон?

- На столике за изголовьем, - сказало животное.

Токарев похлопал слезящимися глазами, потер зачем-то указательный пальцем с обгрызенным ногтем нос и сказал:

- Кто ты такой?

- Я кафка, - важно ответил тот. Или та? Голос у него был резковатый и излишне самоуверенный, но вполне сносный.

Токарев глубоко вздохнул и снова внимательно осмотрел его, а кафка спокойно сидел, сложив передние лапы на груди, и впивался в него булавками черных глазок.

- Ладно, - сказал наконец Токарев. - Говорить ты умеешь, а что ты умеет еще?

- А мы, кафки, все умеем, - нахально сказал кафка, глядя ему прямо в глаза.

- Слушай, - простонал Токарев, сморщив кирпичный нос. Не могу больше... дай мне стакан вина!

- Мне кажется, ты вчера и так слишком... того... - сказал кафка, неопределенно поводя лапой.

- Дай! - еще громче простонал Токарев. - И не спорь, пожалуйста. Галлюцинации не спорят...

Кафка протянул лапу куда-то под кресло и достал стакан, почти полный прозрачного, чуть пенящегося и чуть желтоватого вина. Токарев жадно схватил его и припал, и забулькал, а пока он булькал, кафка сказал с некоторой обидой в голосе:

- Так ты еще не поверил в меня, хозяин?

- Конечно, - сказал Токарев в перерыве мевду глотками. Вот сейчас допью, и ты исчезнешь... Не надо бы мне вчера столько смешивать...

- Но ведь я же не галлюцинация, не мираж. Как же я могу исчезнуть? - продолжал спорить кафка.

Токарев допил вино и, чувствуя, как проясняется в голове и крепнет мысль, глядел на него в полнейшем обалдении.

- А кем же ты еще можешь быть? - спросил он недоверчиво.

- Я - кафка, - с достоинством ответил тот.

- Оч-чень хорошо, - просипел Токарев, яростно почесав грудь. - А тогда зачем ты здесь? Что ты здесь будешь делать?

- Не знаю, хозяин... - честно признался кафка. - Я должен облегчить вашу жизнь, исполнять все ваши желания. А уж что я буду делать, это ваша забота... Наше дело маленькое - знай, исполняй, что прикажут, и все.

- Что же я с тобой буду делать? - пробормотал Токарев, встал, сунул озябшие ноги в шлепанцы и подошел к полуоткрытому окну. - И ведь людям-то не покажешь - засмеют. Эй, кафка, а кроме, как подавать вино, что ты еще можешь? - спросил он. За окном по тихой улице, дребезжа железом, проехал грузовик, за которым тянулось плотное облако белесой пыли.

- Мы, кафки, все можем, - ответил кафка. - Что ты, хозяин прикажешь, то я и могу.

- Вы? - переспросил Токарев. - Вас что, много? Сколько именно?

- А сколько вас, людей? - спросил в свою очередь кафка.

- Около четырех миллиардов.

- Вот и нас ровно столько же.

- Нy, а писать ты умеешь? - спросил Токарев. В его тягучем, оглушенном мозгу зашевелилась какая-то идея.

- Это-то мы, кафки, умеем лучше всего. Нам ведь только это и требуется, чтобы писать. Так что прикажешь, хозяин?

Токарев прошелся по комнате, подбирая с пола носки и брюки, и снова сел на кровать, скрипнувшую под его грузным телом.

- Так вот тебе задание, - сказал он, глядя на кафку в упор. - Пиши! Что хочешь, то и пиши, лишь бы хорошо выходило... да лояльно пиши, на советские темы? Ясно?

- Вот так бы и давно, хозяин, - весело сказал кафка. Все вы к этому приходите, хотя и начинаете почему-то с другого... Где у тебя машинка?

Началась веселая жизнь. Токарев отдыхал, проводя время без забот и хлопот, ходил в кино и театры, посещал выставки, встречался с многочисленными друзьями, а в трех журналах уже поместили его рассказы, и в толстом альманахе лежала обширная повесть, от которой редактор этого альманаха был без ума. И еще Токарев готовился подписать с издательством договор на роман-трилогию о современной советской деревне, в которой Токарев, надо сказать, отродясь не бывал, но роман собирался делать в расчете на то, что кафка вывезет.

Однажды в пустом, прокуренном коридоре Дома Писателей его остановил критик Заволжский.

- Привет старик, - бодро сказал критик. - Частенько тебя что-то стали видеть в обществе. Творческий простой?

- Напротив, мон шер, напротив, - весело потирая могучие руки, сказал Токарев. - Пишу, как никогда! Столько планов, столько возможностей... Да ты,конечно, читал уже последние рассказы...

- Читал, - сказал Заволжский. - И слов не нахоиу. Смело, сильно, даже, где-то, могуче! Не ожидал, старик, не ожидал. Я ведь, дело прошлое, чего уж, не принимал тебя раньше всерьез, а теперь гляжу, - может. Можешь писать, черт тебя!..

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.