Страница 96 из 104
Однако, будучи опытным диалектиком, Софрон Модестович с таким искусством превращал каждый тезис в свою противоположность, что все сказанное во здравие работало за упокой. Преподнеся в заключение несколько двусмысленных комплиментов своему подчиненному, он развел руками и сокрушенно произнес:
— Платон мне друг, но истина мне дороже.
Теперь, когда сигнал был дан, уже ничто не сдерживало охотничьего инстинкта гончих.
Слово взяла Уздечкина.
— Сейчас, — сказала она проникновенным голосом, — много пишут о внутреннем мире интеллигентного человека. Известно ли вам, каков этот мир у Стригайло? Летом, когда большинство конструкторов работало на прополке, Стригайло добился освобождения, ссылаясь на ревматизм. Мы знаем теперь, что это был за ревматизм — зловеще закончила она. При этом на ее лице было то брезгливое выражение, какое можно видеть на морде старой овцы, раздавившей копытом гадюку.
После энергичного, но маловразумительного выступления юноши, наделенного столь бурным темпераментом, что он глотал слова раньше, чем успевал их произнести, перед суровым ареопагом появилась Сонечка.
Ее речь была выслушана с глубоким вниманием и искренним сочувствием.
— Очень часто, — начала она, потупив глазки, — мы, не можем полностью раскрыть истинный характер человека, не зная его отношения к женщине.
Недаром великие писатели уделяли этому вопросу такое внимание. Мне кажется, что Стригайло… — Стыдливый румянец покрыл ее щечки. — Ну: словом… во всякой женщине видит не товарища по работе, а: — Тут она окончательно смутилась и села на место, всем своим видом показывая, как тяжело быть объектом домогательств грязного ловеласа.
— Кто еще имеет слово? — спросил Болтовой.
— Хватит! — раздались голоса. — И так все ясно!
— Ну, Стригайло, — взгляд председательствующего обратился к Марию Феоктистовичу, — что вы скажете коллективу? Как будете жить дальше?
Потрясенный и раздавленный Стригайло взмахнул руками:
— Товарищи! — И тут случилось нечто такое, о чем еще много лет спустя в «Хипхоппроекте» говорят шепотом, да и то только с близкими друзьями.
Левая рука Мария Феоктистовича метнулась вперед и, произведя изрядное замешательство в задних рядах, закончила свое странствие звонким ударом по лицу Уздечкиной, тогда как правая… Нет, честное слово, не хватает духа!
Есть вещи, перед которыми осквернение могил не более чем легкая забава. А тут… черт знает что такое! Достаточно было поглядеть на цвет «Хипхоппроекта», накрытый за столом президиума упавшим полотнищем бессмертного транспаранта, чтобы представить себе все дальнейшее.
Казалось, еще немного — и пенящиеся валы гнева, ураган выкриков, буря негодования, вся мощь стихии человеческих страстей, обрушившаяся на многострадальную голову нашего героя, вырвутся за пределы красного уголка «Хипхоппроекта», и тогда…
Тут требовался кормчий куда более опытный, чем недоросль Болтовой, беспомощно барахтавшийся под словом «рождены».
— Ти-хо!!
Только в часы суровых испытаний проявляются подлинные качества руководителя. Лишь истинное бесстрашие и твердая рука могут помочь ему смирить строптивых, ободрить малодушных, обезвредить смутьянов.
— Ти-хо!!
Взгляни, читатель, на это нахмуренное чело, сверкающий взгляд и скрещенные на груди руки, прислушайся к стихающему гулу возгласов, и ты поймешь, чем отличаются укротители львов от простых любителей кошек и почему нам с тобой никогда не доверят тяжелую и почетную обязанность быть пастырями человеческих душ.
— Тихо! — И вновь полные доверия глаза устремлены на главного инженера, вновь члены профсоюзной организации «Хипхоппроекта» готовы трезво и справедливо судить заблудшую овцу, одного из малых сих, не забывая о милосердии, но и не проявляя вредной мягкотелости.
— Вы кончили, Стригайло?
Марий Феоктистович кивнул.
— Тогда, — главный инженер бросил снисходительный взгляд на вытиравшего потный лоб председателя, — тогда будем считать работу собрания оконченной.
Все необходимые выводы мы сделаем в административном порядке.
На следующий день после собрания все помещения «Хипхоппроекта»
напоминали недра вулкана перед извержением. Однако этот вид тектонической деятельности вовсе не был связан с разоблачением Стригайло. Весть о предстоящей премии пробудила в толщах списочного состава страсти совсем иного рода. Просто каждый из работников института опасался, как бы его сосед не получил большую премию, чем он сам.
На этой почве стихийно возникали и распадались группировки и коалиции, писались подметные письма и коллективные заявления, велась непрерывная слежка за конкурентами.
Сонечка явилась на работу в платье на десять сантиметров короче нормы и безвозмездно расточала улыбки всем по очереди.
В коридоре какой-то юродивый, закатив глаза и брызжа слюной, нес уже совершеннейшую чушь о трех миллионах, якобы выплаченных из премии бабушке Григория Распутина, предъявившей нотариально заверенное свидетельство об усыновлении ею Дундукова.
Под сенью лавровых венков билась в истерике Анфиса Уздечкина.
Придя утром на работу, Стригайло с радостью убедился, что все сослуживцы заняты делами более животрепещущими, чем обсуждение его физических и моральных уродств. Он прошмыгнул к себе за доску и, склонившись над столом, начал заполнять план-графики по повышению срока службы и надежности механизмов, проектируемых в стенах «Хипхоппроекта».
Вообще это занятие напоминало историю о паже, не получившем жалования ни до, ни после того, как король приказал удвоить ему оклад.
Повысить на сорок процентов срок службы несуществующего механизма дело тонкое и требующее широкой фантазии, которой, как известно, наш герой был лишен полностью.
Он уже третий раз стирал резинкой многочисленные сведения об экономическом эффекте намеченных мероприятий и технических показателях, посрамляющих лучшие зарубежные образцы, когда секретарша сообщила, что его вызывают в отдел кадров.
Стригайло вздохнул и направился вниз по лестнице.
Дом, где протекала деятельность «Хипхоппроекта», был некогда подарен императрицей своему фавориту и посему находился под охраной учреждений, специально для того предназначенных.
Все заботы о сохранении здания были сосредоточены на его фасаде и заключались, главным образом, в периодической окраске векового гранита охрой. Этот цвет не без оснований считался историческим: во времена Аракчеева он был широко распространен для окраски казарм.
Что же касается внутренних помещений, то каждый из часто меняющихся руководителей «Хипхоппроекта», зная по опыту своих предшественников, сколь скоротечна людская слава вообще, а номенклатурного работника в частности, спешил воздвигнуть себе памятник в веках, внося коррективы в бессмертное творение прославленного зодчего.
О, мудрый Хеопс! Из всех геометрических фигур ты выбрал наименее пригодную для размещения в ней учреждений. Страшно подумать, что было бы, поставь ты по соседству со сфинксом сооружения прямоугольной формы, облегчающей установку перегородок.
Сколь бы ни различались по вкусам и характерам многочисленные руководители «Хипхоппроекта», их усилия неизменно были направлены на борьбу с лепными украшениями на потолках, мешающими рассечению барских покоев на фанерные клетки.
Как часто, после очередной смены управляющих, можно было видеть на высоких лесах хмурых дядек, вырубающих зубилами перси Дианы или колчан Амура. Неискушенного посетителя нередко приводил в дрожь вид прелестной нимфы, вынужденной удерживать меж бедер тяжелую люстру, или хитрого фавна, с любопытством заглядывающего через перегородку, отделяющую сектор надежности от машинописного бюро.
И все же под сводами «Хипхоппроекта» существовал маленький островок, куда не доносился стук молотков и треск перетаскиваемой мебели во время непрерывных перестроек и передислокаций боевых подразделений института. Это уединенное место было обиталищем Александра Хайлова — начальника отдела кадров «Хипхоппроекта».