Страница 80 из 104
Мы приняли решение сообща, пойдя, если хотите, на научный подлог. Мне трудно определить истинные границы этого термина в данном случае.
Опыт был поставлен, причем в качестве донора выбран сторож, работавший в лаборатории Смарыги. У него была та же пигментация волос, что и у академика Пральникова.
Таким образом, в сыне Земцовой воплощен не всемирно известный ученый Пральников, а Василий Кузьмич Лягин, умерший десять лет назад от пневмонии.
Думаю, что от этой замены эксперимент Смарыги не потерял огромного научно-познавательного значения, каким, по моему мнению, он несомненно обладает. По существу, решалась все та же задача: наследственность и среда, но в еще более строгих начальных условиях. Мы предоставили ни в чем не примечательному человеку возможность проявить дарования, может быть скрытые в каждом из нас.
Поэтому мы решили хранить все в тайне до выяснения результатов эксперимента.
К сожалению, Никанор Павлович уже никогда не узнает, чем он кончился. Что же касается меня, то я вполне удовлетворен.
Можете судить о моем поступке, как Вам угодно, но вины своей я тут не вижу.
Ваш покорный слуга В. Черемшинов.
Тревожных симптомов нет
— Не нравятся мне его почки, — сказал Крепс.
Леруа взглянул на экран.
— Почки как почки. Бывают хуже. Впрочем, кажется, регенерированные. Что с ними делали прошлый раз?
— Сейчас проверю. — Крепс набрал шифр на диске автомата.
Леруа откинулся на спинку кресла и что-то пробормотал сквозь зубы.
— Что вы сказали? — переспросил Крепс.
— Шесть часов. Пора снимать наркоз.
— А что будем делать с почками?
— Вы получили информацию?
— Получил. Вот она. Полное восстановление лоханок.
— Дайте сюда.
Крепс знал манеру шефа не торопиться с ответом и терпеливо ждал.
Леруа отложил пленку в сторону и недовольно поморщился:
— Придется регенерировать. Заодно задайте программу на генетическое исправление.
— Вы думаете, что…
— Безусловно. Иначе за пятьдесят лет они не пришли бы в такое состояние.
Крепс сел за перфоратор. Леруа молчал, постукивая карандашом о край стола.
— Температура в ванне повысилась на три десятых градуса, — сказала сестра.
— Дайте глубокое охлаждение до… — Леруа запнулся. — Подождите немного… Ну, что у вас с программой, Крепс?
— Контрольный вариант в машине. Сходимость девяносто три процента.
— Ладно, рискнем. Глубокое охлаждение на двадцать минут. Вы поняли меня?
На двадцать минут глубокое охлаждение. Градиент — полградуса в минуту.
— Поняла, — ответила сестра.
— Не люблю я возиться с наследственностью, — сказал Леруа. — Никогда не знаешь толком, чем все это кончится.
Крепс повернулся к шефу:
— А по-моему, вообще все это мерзко. Особенно инверсия памяти. Вот бы никогда не согласился.
— А вам никто и не предложит.
— Еще бы! Создали касту бессмертных, вот и танцуете перед ними на задних лапках.
Леруа устало закрыл глаза.
— Вы для меня загадка, Крепс. Порою я вас просто боюсь.
— Что же во мне такого страшного?
— Ограниченность.
— Благодарю вас…
— Минус шесть, — сказала сестра.
— Достаточно. Переключайте на регенерацию.
Фиолетовые блики вспыхнули на потолке операционного зала.
— Обратную связь подайте на матрицу контрольного варианта программы.
— Хорошо, — ответил Крепс.
— Наследственное предрасположение, — пробормотал Леруа. — Не люблю я возиться с такими вещами.
— Я тоже, — сказал Крепс. — Вообще все это мне не по нутру. Кому это нужно?
— Скажите, Крепс, вам знаком такой термин, как борьба за существование?
— Знаком. Учил в детстве.
— Это совсем не то, что я имел в виду, — перебил Леруа. — Я говорю о борьбе за существование целого биологического вида, именуемого Хомо Сапиенс.
— И для этого нужно реставрировать монстров столетней давности?
— До чего же вы все-таки тупы, Крепс! Сколько вам лет?
— Тридцать.
— А сколько лет вы работаете физиологом?
— Пять.
— А до этого?
Крепс пожал плечами.
— Вы же знаете не хуже меня.
— Учились?
— Учился.
— Итак, двадцать пять лет — насмарку. Но ведь вам, для того чтобы что-то собой представлять, нужно к тому же стать математиком, кибернетиком, биохимиком, биофизиком, короче говоря, пройти еще четыре университетских курса. Прикиньте-ка, сколько вам тогда будет лет. А сколько времени понадобится на приобретение того, что скромно именуется опытом, а по существу представляет собой проверенную жизнью способность к настоящему научному мышлению?
Лицо Крепса покрылось красными пятнами.
— Так вы считаете…
— Я ничего не считаю. Как помощник вы меня вполне устраиваете, но помощник сам по себе ничего не стоит. В науке нужны руководители, исполнители всегда найдутся. Обстановочка-то усложняется. Чем дальше, тем больше проблем, проблем остреньких, не терпящих отлагательства, проблем, от которых, может быть, зависит само существование рода человеческого. А жизнь не ждет. Она все время подстегивает: работай, работай, с каждым годом работай все больше, все интенсивнее, все продуктивнее, иначе застой, иначе деградация, а деградация — это смерть.
— Боитесь проиграть соревнование? — спросил Крепс.
Насмешливая улыбка чуть тронула тонкие губы Леруа:
— Неужели вы думаете, Крепс, что меня волнует, какая из социальных систем восторжествует в этом мире? Я знаю себе цену. Ее заплатит каждый, у кого я соглашусь работать.
— Ученый-ландскнехт?
— А почему бы и нет? И, как всякий честный наемник, я верен знаменам, под которыми сражаюсь.
— Тогда и говорите о судьбе Дономаги, а не всего человечества. Вы ведь знаете, что за пределами Дономаги ваш метод не находит сторонников. И признайтесь заодно, что…
— Довольно, Крепс! Я не хочу выслушивать заношенные сентенции. Лучше скажите, почему, когда мы восстанавливаем человеку сердечную мышцу, регенерируем печень, омолаживаем организм, все в восторге: это человечно, это гуманно, это величайшая победа разума над силами природы! Но стоит нам забраться чуточку поглубже, как типчики вроде вас поднимают визг: ах!
ученому инверсировали память, ах! кощунственные операции, ах!.. Не забывайте, что наши опыты стоят уйму денег. Мы должны выпускать отсюда по-настоящему работоспособных ученых, а не омоложенных старичков, выживших из ума.
— Ладно, — сказал Крепс, — может быть, вы и правы. Не так страшен черт…
— Особенно когда можно дать ему мозг ангела, — усмехнулся Леруа.
Раздался звонок таймера.
— Двадцать минут, — бесстрастно сказала сестра.
Крепс подошел к машине:
— На матрице контрольной программы нули.
— Отлично! Отключайте генераторы. Подъем температуры — градус в минуту.
Пора снимать наркоз.
Огромный ласковый мир вновь рождался из недр небытия. Он был во всем: в приятно холодящем тело регенерационном растворе, в тихом пении трансформаторов, в горячей пульсации крови, в запахе озона, в матовом свете ламп. Окружающий мир властно вторгается в просыпающееся тело великолепный, привычный и вечно новый мир.
Кларенс поднял голову. Две черные фигуры в длинных, до пят, антисептических халатах стояли, склонившись над ванной.
— Ну, как дела, Кларенс? — спросил Леруа.
Кларенс потянулся.
— Восхитительно! Как будто снова родился на свет.
— Так оно и есть, — пробормотал Крепс.
Леруа улыбнулся:
— Не терпится попрыгать?
— Черт знает какой прилив сил! Готов горы ворочать.
— Успеете, — лицо Леруа стало серьезным. — А сейчас — под душ и на инверсию.
…Кто сказал, что здоровый человек не чувствует своего тела? Ерунда!