Игра форов

– Майлз, – в четвертый раз пытался дозваться его Айвен. – Зря мы с тобой все это затеяли. Информация имеет гриф «После прочтения сжечь».

– Ну и что? Если бы в этом было что-то предосудительное, нам бы не выпала такая возможность. Чтобы вызвать файл, ты должен был прибегнуть к помощи декодера. Ты слышал когда-нибудь про шпиона, который битый час сидел бы в Генштабе, перелистывая секретнейшую информацию?

– Ты прав. – Айвен засмеялся и движением руки стер файл. Изображение на экране заметалось: кузен разворачивал стол. Затем послышались скребущие звуки: он энергично затирал подошвами следы на ковре. – Ничего не было. Никаких файлов. Никакой информации.

– Само собой. Нам с тобой далеко до шпионов. – Тут Майлз задумался, хмуря брови. – Однако… мне кажется, кто-то должен доложить Иллиану об этом небольшом проколе в мерах по обеспечению секретности.

– Только не я!

– А почему бы и нет? Представишь это наблюдение как свидетельство блестящей работы ума. Может, получишь благодарность. Только не проболтайся, что мы действительно сделали это. Хотя мы могли проверять твою теорию, а?

Айвен даже не ответил на шутку.

– Ты просто помешан на карьере. Чтоб я больше не видел твоей физиономии! Если я не дома, разумеется, – прошипел он.

Майлз улыбался, глядя на исчезающего с экрана кузена. Некоторое время он сидел в тишине, наблюдая, как мелькают цвета и оттенки на голографической карте погоды, и думая о командующем своей базы, а также о том, что претерпел непокорный пленный.

Хотя все это давние дела. Метцов через пять лет выйдет в отставку, выслужив двойной срок и двойную пенсию, и превратится в обыкновенного несносного старика. Главное – пережить все это по возможности тихо и незаметно. И исчезнуть с базы Лажковского, не оставив следов. И Метцов будет очередным пройденным этапом.

В следующие несколько недель Майлз занимался рутинной работой, которую находил вполне терпимой. Во-первых, прибыла партия новобранцев. Целых пять тысяч. В их глазах статус Майлза почти достигал человеческого. Когда дни стали короче и темнее, на базу Лажковского обрушился первый в этом сезоне снегопад, которому сопутствовал всесокрушающий ва-ва, длившийся полдня. Прогноз обоих явлений был сделан Майлзом точно и вовремя.

К тому же Майлзу удалось наконец избавиться от репутации первейшего идиота острова Кайрил (сию печальную известность он приобрел, утопив скат) – он уступил ее группе новобранцев, которые однажды ночью умудрились, запуская шутиху, поджечь казарму. На следующий день на нудном совещании по противопожарной безопасности Майлз внес стратегическое предложение – нанести решительный удар по тыловым коммуникациям противника и уничтожить его арсеналы (то есть исключить из меню новобранцев бобовую похлебку), – но под ледяным взглядом Метцова тут же прикусил язык. Однако после совещания серьезный капитан – начальник артиллерии базы – остановил Майлза и поблагодарил его за помощь.

И это называется романтикой военной службы! Долгие часы службы Майлз проводил, сидя в одиночестве в метеоцентре, изучая теорию хаоса, свои отчеты и окружающие его стены. Три месяца прошло, три осталось. Снаружи становилось все темнее.

Глава 5

Майлз уже вскочил с постели и оделся, когда до его все еще затуманенного сном сознания дошло, что сигнал – вовсе не оповещение о ва-ва. Он остановился, держа ботинок в руке. Не был этот сигнал также ни пожарной, ни боевой тревогой. Поэтому, чем бы он ни был, метеоролога базы это не касалось. Ритмичные завывания прекратились. Правильно говорят – молчание золото.

Он посмотрел на светящийся циферблат часов. Еще только вечер. Он проспал два часа мертвым сном после долгой поездки на Станцию Одиннадцать, где под снегом, на ледяном ветру устранял последствия зимнего урагана. Красная лампочка на переговорном устройстве у кровати была темна. Можно улечься снова – постель еще не остыла.

Теперь именно тишина мешала Майлзу погрузиться в блаженное тепло.

Он натянул второй ботинок и высунул голову из двери. Несколько офицеров, стоя на пороге своих комнат, строили гипотезы о возможных причинах тревоги. Натягивая на ходу куртку, поспешно прошел мимо лейтенант Бонн. Лицо его было напряженным, на нем читались беспокойство и досада.

Майлз схватил куртку и поспешил следом.

– Вам не нужна помощь, лейтенант?

Бонн оглянулся на него, поджав губы.

– Может быть, – кивнул он.

И Майлз присоединился к нему, втайне польщенный этим косвенным признанием своей небесполезности.

– В чем там дело?

– Что-то произошло в одном из хранилищ отравляющих веществ. Если это тот бункер, о котором я думаю, у нас будет чем заняться сегодня ночью.

Сквозь двойные, хранящие тепло двери офицерской казармы они вышли на обжигающий ночной холод. Снег похрустывал под ботинками, восточный ветер завивал поземку. Самые крупные звезды над их головами соревновались в яркости с освещающими базу прожекторами. Мужчины сели в скат Бонна. Учащенное дыхание вылетало изо рта клубами пара, и через секунду включился вделанный в потолок влагопоглотитель. Скат, набирая скорость, уже мчался на запад от базы.

В нескольких километрах от дальних стрельбищ горбились под снегом несколько крытых торфом холмов – бункеры. У одного из них стояло несколько машин – пара скатов, один из которых принадлежал начальнику пожарной команды, и «скорая помощь». Рядом суетились люди с ручными фонарями. Бонн развернулся, припарковался рядом и вышел из ската. Майлз поспешно захромал вслед за ним по утоптанному снегу.

Врач командовал двумя санитарами, грузившими в «скорую» тело, прикрытое от обморожения металлизированной пленкой. Второй пострадавший, в рабочей форме, дрожал крупной дрожью и непрерывно кашлял, ожидая своей очереди.

– Как только прибудете на место, немедленно сложите всю одежду в дезактивационный бак, – распоряжался врач, поддерживая краешек завернувшейся пленки. – Одеяла, белье, бинты – все до последней нитки. Всем пройти полную дезактивационную обработку, прежде чем займетесь сломанной ногой. Обезболивающее поможет ему вытерпеть, а если нет, все равно: дезактивация важнее. Я скоро буду. – Врач отошел от «скорой», насвистывая себе под нос что-то похоронное.

Бонн направился к двери бункера.

– Не открывайте! – тут же в один голос вскрикнули врач и начальник пожарной команды.

– Там теперь никого нет, – добавил врач. – Все эвакуированы.

– Вы мне можете объяснить наконец, что случилось? Что там произошло? – Пытаясь рассмотреть внутренности бункера, Бонн рукой в перчатке скреб замерзшее окошко в двери.

– Двое парней перемещали бочки, чтобы освободить место для прибывающей завтра новой партии, – начал начальник пожарной охраны лейтенант Яски. – Как им это удалось, не понимаю, только они опрокинули погрузчик, причем один попал под него и сломал себе ногу.

– Да, это надо умудриться, – сказал Бонн, представив себе более чем устойчивую конструкцию погрузчика.

– Вероятно, молокососы устроили там гонки, – с раздражением вмешался врач. – Но это еще не самое скверное. При этом они опрокинули несколько бочек фитаина. И по крайней мере две из них дали течь. Эта штука теперь распространилась по всему бункеру. Мы закрыли его как можно плотней. Впрочем, очистка, – закончил врач, – это ваша забота. Я уезжаю. – Впечатление было такое, что ему не терпится вылезти не только из одежды, но и из собственной кожи. Он махнул на прощание рукой и зашагал к скату, торопясь присоединиться к проходящим дезактивацию санитарам и их пациентам.

– Фитаин! – в изумлении воскликнул Майлз. Бонн быстро отошел от двери. Фитаин был мутагенным отравляющим веществом, задуманным как оружие устрашения и никогда, насколько было известно Майлзу, не применявшимся на практике. – Я думал, эта штука давным-давно снята с производства.

– Его действительно не производят почти четверть века, – мрачно ответил Бонн. – Насколько мне известно, наше хранилище – единственное на Барраяре. Но, черт побери, проклятые бочки не должны разрушаться, даже если их сбросить с самолета!