Страница 16 из 42
Впрочем, госбезопасность не делилась всем знанием, это противоестественно для такой замкнутой системы, какой она являлась (а в супердемократических странах? а эФБеэР? а ЦеэРУ? а эМАй-6 в консервативной до дрожи Англии?.. Они что, тайн своих не имеют?..), но отмеряла лишь столько, сколько требовалось для общего государственного дела. А лишнее… Да помилуйте, разве бывает в мире лишнее знание? Госбезопасность вовсе так не считала, потому и осталась могучей силой в стране, закономерно победившей демократию. Государством в государстве. Впрочем, об этом здесь уже говорилось… И таинственно – из ниоткуда! – возникший Ильин был госбезопасности в принципе подозрителен, ибо никакого знания о нем у нее не имелось. Отсутствие знания о предмете (человек есть предмет знания! Трюизм. Но может быть и поговоркой…) небезопасно для государства, которое рыцари щита и меча по-прежнему (по-своему) охраняли. Извините за обилие скобок.
Да, что касается «сильной руки». Ее, как выяснилось, не обязательно персонифицировать. Рук может быть много.
Главное, чтоб они тащили державу в одну сторону. Или толкали – кому как нравится…
Действие
Стремно было на Тверской. Все мчалось, орало, гудело, колбасило и взаимозаменялось. Взрыв в центре города – факт экстраординарный, пардон за иностранное слово, и бездельный среди дня народ спешил посмотреть на сей факт, эмоций не сдерживая. А еще и «скорые помощи», а еще и полицейские «фольксвагены» и «мерседесы» с мигалками синими и красными, а еще и огненные «фойермашин», с которых спорые пожарники разматывали брезентовые рукава и уже поливали несчастный «Максим» холодной водой.
Качки не заметили Ильина, скромно вышедшего из двери, качки, как все нормальные зеваки, рванули к оконному пролому и, не исключено, уже обнаружили раненого начальника, лежащего без сознания среди остывших улиток. Тут надо было скорее о нем позаботиться, а уж потом о пропавшем подозреваемом думать. Да и, может, подозреваемый тоже где-нибудь рядом притулился, может, вон под той столешницей либо под стенным зерцалом скучает. Куда ему деваться, если все вокруг искорежено и опошлено?.. Поэтому подозреваемый Ильин довольно спокойно, хотя и быстро, пошел по Тверской, свернул в кованые ворота у городской мэрии – в Большой Чернышевский переулок (бывшая улица Станкевича, подзабытого здесь философа-идеалиста) и поспешил вниз – к Большой Никитской.
Так он себе и шел бы, ни о чем серьезном не думая, не анализируя неоконченный разговор с гурманом-гебистом, и лишь одна примитивная мыслишка вела его: скорей бы смыться подальше. Куда ему смываться – об этом он тоже не думал, хотя, кроме родного полуподвала и квартиры Тита, идти было некуда, но в полуподвале и в квартире Тита его легко было обнаружить и снова завести опасный разговор о найденном в Черном болоте «МИГе». Разговаривать о «МИГе» он пока не хотел. Не знал – как.
И в это время (в какое время? Что за расхожий штамп?..) рядом с ним у тротуара, гадко скрипя шинами и воняя отработанным бензином, лихо затормозил зелененький жучок-«фольксваген», правая дверь гостеприимно распахнулась, и голос из жучка надрывно воззвал:
– Садись! Скорее!
И что вы себе думаете? Ильин таки сел!
– Вот это решение ты принял сам, – немедленно открестился Ангел. – За последствия я не отвечаю.
– А что будет? – глупо спросил Ильин.
– Пива дадут. А потом догонят и еще дадут.
Раз Ангел отделывался глупыми прибаутками, значит, предвидеть он ничего не мог. Значит, ситуация впереди была темной и, не исключено, опасной.
Ильин взглянул на своего… На кого «своего»?.. Спасителя?.. Похитителя?.. На водителя своего он взглянул, вот на кого. Водитель гнал «народный вагон» по узкому Большому Чернышевскому, едва не задевая бампером за углы домов, гнал, вплотную прижавшись к рулю, глядя на дорогу сквозь близкое ветровое стекло и еще более близкие очки в круглой ученической оправке. Водителю на вид было лет двадцать с малым, был он заметно прыщав и рыж, а редковатые пейсы выдавали в нем нелюбимую в России национальность.
Впрочем, Ильину плевать было на водительскую национальность.
– Кто вы? – спросил он наконец, параллельно хватаясь за держалку над головой, потому что водитель чересчур резко, с заносом, свернул на Большую Никитскую и помчался по ней к Никитским же воротам. – Куда вы меня везете?
– Спохватился, – сказал Ангел. – Киднепнули тебя, флюгер, фигец котенку Машке. Готовь выкуп.
– Па-прашу па-амалчать! – фальцетом взорвался водитель, не отвлекаясь, впрочем, от дороги, на рысях перелетая бульвары – только мелькнули слева золотые маковки Большого Вознесения, на которые Ильин непременно перекрестился бы, если бы правую руку свободной имел. Перекреститься при такой вонючей езде – сам Бог велел…
Велел, но не дал. И Ильин тоже заорал:
– А ну тормози, гад! Или я тебя убью!
Прыщавый гад оторвал левую руку от баранки, пошарил ею где-то под сиденьем (и это все на недозволенной скорости, перемахивая на зеленый свет через Кудринскую площадь и влетая на Пресню, которая давно уже не звалась Красной), а пошаривши, достал оттуда большой вороненый «вальтер» с длинным патроном глушителя на стволе, наставил на Ильина, не отвлекаясь от ведения авто – вот такой он был ас! – и тем же поганым фальцетом подвел итог спору:
– Сидеть тихо! Будешь возникать – прострелю плечо! Сам гад! Был бы ты нам не нужен, убил бы враз!..
Кому «нам», спрашивать было, ясное дело, бессмысленно. Ильин не любил наставленных на него «вальтеров», Ильин даже в прежней жизни положенное ему табельное оружие из служебного сейфа ни разу не доставал. Да и зачем оно, оружие, мирному летчику-испытателю?.. Поэтому Ильин временно смирился под дулом с глушителем, затаив мысль при случае скрутить водилу и врезать ему промеж рогов. Ведь остановятся они когда-нибудь! Ведь не век же им гнаться по старым московским улицам, нарушая правила дорожного движения.
Кстати, гебист тоже их нарушал.
Ох, давно Ильин на авто с ветерком не гонял, автобусом пользуясь и метро, ох, отвык он от лихой езды! А ведь умел и любил. Ну да что вспоминать зря!..
А сумасшедший псих свернул направо и погнал «жука» куда-то в глубь Грузин, опять направо сворачивая, налево, направо, налево, направо, а пистолет между тем с Ильина не сводил, ухитряясь точно держать прицел. Ну, ас, ас! Чтоб он в столб врезался, безнадежно думал Ильин, и Ангел ему вторил.
Но ас в столб не врезался, а затормозил наконец в тихом переулочке у тихого двухэтажного домика, оставшегося на Грузинах с тех, быть может, былинных пор, когда они (Грузины, естественно, а не поры…) еще застраивались небогатым людом, и пережившего одну войну, одну революцию, другую революцию, другую войну и дождавшегося-таки Ильина.
– Приехали, – уже спокойно, будто не верещал только что, сообщил водила, убрал пистолет и, пока Ильин расчухивался, выпорхнул на волю, подбежал к входной двери и позвонил в пупочку. Дверь немедленно, словно звонка ждали, распахнулась, на пороге возник пожилой, шкафистого вида дяденька в черном свитере и с черной бородой, помахал Ильину рукой и весело крикнул:
– Вылезайте, Иван Петрович. Чувствуйте себя как дома. Вы у своих.