Страница 44 из 70
В кастрюле зашипели кусочки жарящегося сала.
Каша получилась на славу. Что мужик, что дети его уплетали варево за обе щеки, чуть не урча от удовольствия. Да и повитуха отдала остаткам блюда должное, загодя, правда, припрятав и для роженицы большую миску, полную рассыпчатой жирной каши.
На середину двора, гремя звеньями ржавой цепи, выбрел понурый шаграт с обвисшими ушами, задрал острую морду к небу и отчаянно завыл.
— Что ж он так воет-то? — спросила повитуха, разглядывая дно опустевшей миски. — Он у вас всегда так воет?
Повинуясь Голосу, жрец взял неподвижное детское тельце из распахнувшейся пасти пылающего алтаря, закутал его в пеленку и направился к выходу из святилища.
Куб выпустил его на плато и вновь замкнул стену.
Глаза жрец открыл уже в горах, стоя на тропинке — в том самом месте, где настиг его Голос Великого Последнего.
Оступаясь и оскальзываясь на сыпучих камнях, он двинулся вниз, к ущелью и к реке, бегущей по дну ущелья.
Последний не принял принесенной ему жертвы, но жрецу было все равно.
Он давно уже устал радоваться и огорчаться.
Пусть радуется эта деревенская баба — если еще не разучилась.
Ноги двигались сами по себе, вымеряя змеиную тропинку, глаза отмечали редкие движения, прорисовывающиеся в светящемся тумане — ни одной человеческой фигуры, только зверье, испуганно бегущее по норам.
Скоро начнет темнеть.
Но и это — неважно.
Важно успеть до темноты пересечь ущелье по чертову подвесному мосту. В темноте легче оступиться и не удержаться на раскачивающихся досках — или, того хуже, упустить в пропасть ребенка.
А за такую провинность Благой Поводырь накажет жреца так, что смерть станет за радость.
Перед подвесным мостом жрец остановился, положил новорожденную на плоский теплый камень, опустился на землю лицом вниз и начал молиться, прося Последнего о спасении. Много не нужно, думал человек, быстрым шепотом произнося слова молитвы, только бы переправа выдержала…
Завершив молитву, жрец встал, поднял ребенка и привычно коснулся пальцами губ и век. Постоял с закрытыми глазами в ожидании, но Голос не откликнулся.
Человек вздохнул, открыл глаза и шагнул на мост.
Пробуя ногой шаткие перекладины впереди себя, жрец медленно пробирался к середине моста, туда, где хищно ждал предательский пролом.
Переправа раскачивалась, трещала, но держалась на удивление надежно.
И это придавало сил и веры.
Но черный провал приближался неотвратимо, точно воля Последнего. И человек, увидев его, вздрогнул.
Колени ослабли.
Я не смогу, подумал человек.
Так предрешил Последний, подумал жрец.
И прыгнул.
Ощутив под подошвами ненадежную, но все же — твердь, жрец мысленно возблагодарил Последнего, услышавшего молитву своего ничтожного служителя.
Он дождался, пока мост успокоится, с усилием разжал вцепившиеся в веревку поручней пальцы и шагнул.
Широкая перекладина страшно хрустнула.
Уже падая в разверзшуюся каменную бездну, человек закричал и отбросил ребенка подальше от себя, туда, где, как ему казалось, он успел заметить меж валунами светлое разводье.
Глава 13
ПАРИКИ И ШЛЯПЫ
“Кто!? Торквемада!? Да он был просто пироман, если уж хотите знать!”
Прошло в Галактике трое суток, и на “Ямахе” все успокоилось, и необратимо поврежденные компьютеры свалили как попало в свободных складских закоулках, а новенькие, резервные, загрузились и свободно работали, скачивая из галактической сети последние миллионы гигабайт необходимой информации. Коллапс интеллектроники шипоносца, произошедший в момент лопа (лоп спайки — так называли феномен даже яйцеглавые, авторство термина приписывают самому Коулу), к счастью не привел к человеческим жертвам. Бригадир Бояринов был отличный командир, резервная связь, управляемая вручную, всегда была на “Ямахе” в порядке. Стоило опытному Главному диспетчеру порта шипоносца сообразить, что компьютеры одномоментно и повсеместно вырубились, он включил большим пальцем единственной левой руки микшерский пульт резервной связи и проорал: “Всё — стоп, всем — на связь, ручная коррекция огня, всем — ко мне!”
“Ямаха”, подхватив, практически на ходу, звено патрульников, бывших в поле, отскочила от района Погост как раз вовремя, чтобы первичная рассеивающаяся гравитационная волна, опережающая сброшенную спайкой оболочку, даже его не тряхнула. Шипоносец потерял беспилотную экспресс-лабораторию и “Калигулу” с оперативной группой на борту, которых оболочка накрыла. Никакой возможности вытащить хотя бы группу из образовавшегося на месте района Погост мешка не было. Как только на двух патрульниках сменили киберпилотов, Бояринов отослал их к поверхности мешка. Они пока не вернулись. А Бояринов объявил аврал. “Ямаха” принялась менять компьютеры…
В разгар работы, к шипоносцу подошел “Стратокастер”, техники которого приняли живейшее участие в проблемах увечного, слепого и немого, собрата. Пока длился аврал, Мама Ларкин Дана Бояринова не дергала. Но намекнула, что хотела бы бригадира видеть у себя немедленно, как только он сможет. А сама занялась блокированием района Погоста со всех сторон силами “Стратокастера”.
Энди Костанди сегодня уже столько раз включала и выключала коммуникатор, пытаясь связаться с бригадиром, что нежная кожа на нежном пальчике техника “Калигулы” с минуты на минуту должна была воспалиться. Да, конечно, руки мыть надо… и перчатками пользоваться, ежели уж так тебе потребен кэп…
Энди работала. Пахала, как лошадь, как две лошади, кибермеханизмы ангаров 12, 14 и 15 поменяла одна, полностью, сверху до низу, таскала, как проклятая, системные блоки со склада и обратно на склад, подключала, тестировала, грузила первичное обеспечение… И звонила Бояринову. Ничего не могла с собой поделать. Работа отвлекала, но постепенно Энди ощущала, что бешеное возбуждение, в которое плавно и давно перешла тревога за Дона и Збышека, скоро пережжет все предохранители и она, сильная Энди, попросту сорвется в истерику.
Она швырнула сигма-тестер в ящик с инструментами и оглядела ангар-15. Ничего нового. Добрых фей, способных мановением волшебной палочки вернуть штурмовика нового поколения “Калигулу” на стартовый стол в центре ангара, туда, где сейчас зияет отвратительная пустота, не бывает. Добрых фей вообще не бывает. Как и злых, впрочем, хотя это нисколько не радует.
В данный момент Энди не отказалась бы от содействия потусторонних сил. Проблема в одном: потусторонние силы сами этого содействия не предлагали, а рисовать пентаграммы и распевать заклинания Энди не умела.
И она опять не выдержала. Зная, что поступает глупо. Она включила коммуникатор.
— Дядя Сол, ну, что там?
— А, это снова ты, Энди! — откликнулся голос дежурного диспетчера порта “Ямаха” Сола Певзнера. — Все по-прежнему. Молчит. Слушай… девонька… успокойся ты. И поверь, как только — я позвоню. А так — не мешай, ну столько работы!
— А капитан? — просяще сказала Энди. — Дан не освободился?
— Да что он тебе скажет, этот Дан! То же, что и я.
— Ну мне его очень надо увидеть!
— Нет его… А, погоди, вот он. Только что появился. Идет к себе, по-моему. Сказать ему, что…
— Спасибо, дядя Сол!
Наскоро ополоснув руки в мыльном растворе, она пригладила ладонями волосы, застегнула пуговицу на комбинезоне и помчалась в административный корпус.
Бригадир Бояринов, взмыленный, голодный и озабоченный расстегивал на себе капитанскую сбрую, намереваясь принять душ и перекусить перед визитом на “Стратокастер”. Сбруя состояла из пяти метров сложным образом переплетенных ремней, на которых были крепко и удобно подвешены различные капитанские приспособления мобильной связи и управления, необходимые для успешного капитанствования из любой точки пространства “Ямахи” и окрестностей. Весила сбруя немало, в личных апартаментах Дан Бояринов никогда ее не носил; вопреки инструкции не собирался мыться в ней и сейчас, во время аврала.