Страница 48 из 58
Или к Улице Красных Фонарей? Женщина, притворяющаяся, что она слепа, что навела на Этавала такие страшные чары, с какими он никогда не встречался.
Нужно было следовать за ней. Он не мог оставить ее.
Его толкало не только любопытство. Он хотел узнать, кто эта женщина, обладающая такими чарами. Была также возможность заполучить необычную трость. Белого цвета, она напоминала посох слепой. Хотя она и покрашена, она могла быть тростью… Заложника Теней. Или же принадлежать кому-то с толстым кошельком, кто мог бы использовать ее во благо, но против воров — дружков Ганса.
Сам он имел в виду лишь собственные интересы, и пусть они заботятся о своих.
Ганс не пошел за ней. Он двинулся наперерез, и если кто и мог сделать это так же быстро и уверенно, то это мог быть только ребенок, обитавший где-нибудь поблизости и бродивший без присмотра.
Он пробежал мимо Лживой улицы, скрылся в проеме двери дома торговца инжиром, когда в поле зрения показалась пара Городских Стражей, затем бегом пересек два пустующих участка земли, общий задний двор с кучами свежего собачьего дерьма и белыми пятнами старого, мимо дворового туалета, обогнув толстое дерево и два мясных склада, через две изгороди, колючие, не обращая внимания на то, что его обругала какая-то тень на нетвердых ногах, через порог, вокруг бочки для дождевой воды, через спящего кота, который в возмущении произвел больше шума, чем две собаки, разбуженные им, одна из которых еще долго тявкала с важным видом, пыхтела, не желая угомониться, через другой порог («Это ты, Дэдиша? Где ты был?»), через чьи-то пожитки и, сделав большой прыжок через огромную кучу, обогнув двух любовников («Что это было, Ренни?»), перевернутую дворовую уборную, бочку для дождевой воды, корову, привязанную к вагону, он летел не снижая скорости, миновав три дома.
Лишь один из любовников и одна собака заметили быстро двигавшуюся тень. И никто больше. Только корова, должно быть, удивилась.
Стоя на одном колене около многочисленных бобовых побегов в дальнем конце Рыночной Тропы, он посмотрел на длинный прямой участок ухоженной улицы, что тянулась мимо рынка с другой его стороны. Его никто не преследовал.
Фигура с прогулочной тростью, в бордовой накидке с капюшоном, только что дошла до конца длинного-предлинного сельского рынка. Ганс в улыбке растянул губы. Да, он такой умный, такой быстрый! Он поспел как раз вовремя, чтобы…
…чтобы увидеть, как два разбойника без накидок, но в капюшонах отделились от иссиня-черной темноты на углу дома и накинулись на нее. Один двигался под углом, намереваясь схватить ее сзади, а его приятель шел к ней прямиком, по-видимому, невооруженный. Они были готовы отнять все, что у нее было, и убежать. Но она повела себя странным образом, бросилась в сторону и ткнула нападавшего тростью. Ткнула несильно, так, что Ганс увидел: не проткнула его.
В мгновение ока человек рухнул на колени. Он стал что-то бормотать, умолять, дрожать. Как бабочка в бурю на ветке. Или Этавал.
Ганс увидел (он все еще приближался), как она быстро, не профессионально-быстро, но все-таки достаточно быстро для невоенного человека, повернулась к тому, который двигался на нее сзади. Его реакция оказалась быстрой. Он пригнулся. Трость просвистела над его головой, в то время, как его товарищ что-то бормотал, о чем-то умолял, объятый презренным страхом. Разбойник еще двигался (Ганс тоже). Человек в капюшоне разогнулся и выбросил вперед правую руку, чтобы ребром ударить по ее запястью, другая его рука, сжатая в кулак, была выброшена к ее животу. Кулак белел в лунном свете, а может блестело что-то, зажатое в кулаке. Это серебристое нечто вошло в ее тело, она издала натужный, как при рвоте, горловой звук и когда падала, белая трость выскользнула из ее инстинктивно разжавшихся пальцев. Вор схватил ее.
Это было достаточно опрометчиво с его стороны, но пальцы его ухватились за рукоять трости, и она, по-видимому, не произвела на него никакого действия. Он злобно, сердито пнул жертву, может, она почувствовала это, а может быть, и нет, и рванулся к своему товарищу. Тот, стоя на коленях, вел себя, как Этавал, когда на него кричал Ганс. Он повалился навзничь и начал кататься, свернувшись «калачиком», рыдал и умолял о чем-то.
Убийца процедил какие-то ругательства и быстро повернулся к своей жертве. Она, скорчившись, умирала. Распахнув ярко-красную накидку, он сорвал с нее колье, потом с каждого уха — витые серебряные сережки-колечки, рванул небольшой кошелек, висевший на поясе. Тот не поддавался. Он срезал его одним быстрым движением профессионала с большой практикой. Выпрямившись, посмотрел по сторонам, сказал что-то своему товарищу, который, свернувшись все еще катался по земле и рыдал.
— Пусть тебя заберет Тиба, — произнес вор и убежал.
Он побежал во тьму рыночных строений на западном углу, и в тени одного из них ему подставили ножку. Когда он упал, сзади в шею ему уперся локоть.
— Мне нужно то, что ты схватил, мошенник, — произнес голос из тьмы, в то время, как разбойник сжался, чтобы перекатиться на спину. — Из-за таких, как ты, за нами ходит дурная слава.
— На, возьми! — Лежащий на земле ткнул белой тростью в бедро тени, когда та склонилась над ним.
Ганса тут же охватил страх. Овладел, обступил со всех сторон, закрался внутрь. Болезненный, сжимающий желудок страх. Мочевой пузырь и сфинктер расслабились.
Но в отличие от других жертв трости, которых он видел, Ганс оказался в темноте, он стал Заложником Теней. Но не опустился на колени.
Он побежал, в отчаянии и страхе всхлипывая, сжимая живот руками, бормоча что-то. Слезы слепили ему глаза, которые все равно не видели. Он был в темноте. Спотыкаясь, бежал он в сумрачном страхе и с ужасом сознавая, что такому страху нет причин, что все это колдовство, самое унизительное колдовство, которое может быть обращено на человека. Он услышал, как засмеялся убийца и попытался еще ускорить бег. В надежде, что тот не последует за ним, чтобы добить. Или оскорбить его, унизив превосходством. Этого он не мог вынести.
Но этого не произошло. Вор, убивший женщину, смеялся, но и он испытывал страх и был обескуражен. Крадучись, он бежал в другом направлении, хотя Ганс по-прежнему спотыкался, всхлипывая. Инстинкт его не исчез, напротив, он действовал сильнее, он прижимался к тени, как ребенок к своей матери, но наделал шума, много шума.
Привлеченная страшными воющими, невнятными звуками и одновременно противясь им, к нему подошла Мигнариал.
— Неужели это ты, Ганс, что ты делаешь?
Он всерьез задумался, не покончить ли с этим ужасом, вонзив в себя зажатый в кулаке нож. Нужно сделать что-нибудь, чтобы прекратить эту сжимающую нутро мерзкую агонию страха. При звуках ее голоса он уронил нож и с воем упал на колени.
— Ганс, перестань!
Он не перестал. Он не мог. Он мог только свернуться «калачиком», что и сделал. Не понимая ничего, ярко одетая девушка стала действовать инстинктивно, чтобы попытаться спасти его. Он нравился ее матери, а для нее он был симпатичным, романтичным героем. Спасти его, в его состоянии, было просто даже тринадцатилетней. Хотя при виде его истерических рыданий и всхлипываний у Мигнариал на глазах выступили слезы, она, для его же блага, связала ему руки за спиной, и сама стала шептать молитвы, известные только ясновидящим С'данзо.
— А теперь пойдем со мной, — сказала она твердо, продолжая плакать и глотать слезы. — Пойдем со мной!
Ганс повиновался.
Ведя своего связанного, всхлипывающего пленника, она пошла прямо по хорошо освещенной Губернаторской Аллее, свернула в Переулок Теней. На углу Переулка Теней и Лживой Улицы с ней заговорили несколько человек в униформе.
— Послушай, это же зона Лунного Цветка. Что ты здесь делаешь, Минерал?
— Мигнариал, — поправила она. — Кто-то его заколдовал, там, на Процессионной улице, — сказала она, назвав район, далекий от места, где она его обнаружила. — Моя мать может помочь ему. Идите с Эши.
— Хм-м. Заколдован страхом, да? Это проклятый Инас Йорл, клянусь кружкой вина. А кто он, что бормочет, укрытый твоей шалью?