Страница 6 из 8
– Кто-нибудь знает о том, что ты живешь здесь? – спрашивает Роня.
– Ну да. Лера вот знает. Череп.
– Быстрее! – Роня начинает сбрасывать вещи Коши в кучу на кровать. – Собирайся!
Любая история в кино или в книге имеет начало и конец, поэтому герой, однажды появившийся в сюжете, должен как-то сыграть в нем. В жизни – не так. Жизнь состоит из тысячи ветвящихся историй, корни которых находится где-то во временах динозавров, а их ветви и стволы тянутся в будущее, подобно ветвям деревьев. Когда-то, когда эти истории еще были корнями, они сделали выбор для многих последующих стволов и ветвей. И, несмотря на то, что историй великое множество, все они несут в себе некое предначертание – так же как любая ветка на дереве содержит в себе данность расти именно от этого корня и свободу тянуться вверх, к солнцу. И только в той точке, где рост ветки заканчивается бутоном, остается лишь два варианта выбора – либо дать начало новой истории, либо не дать. Все перепутывается так, что порой не видно ни начала, ни конца. Иной раз конец истории отстоит от начала на более далеком расстоянии, чем смерть человека от его рождения. И мы связаны все этими перепутанными, как клубок цветных ниток, историями.
А еще – так же, как и в лесу, бывает, что семя прорастет не в том месте, не в то время. И как деревцо не тянись к солнцу, тесный строй более взрослых деревьев задавит юную поросль.
Так вот.
Производя добро, человек неизбежно производит зло, и наоборот. Все, что он может сделать – это изогнуть прямую линию и превратить небытие в добро и зло. В бытие. Так зачем мы это делаем? Мы просто хотим быть. Мы хотим, чтобы этот мир был. И мы изгибаем его, единожды выбрав путь.
Итак.
К чему это все? К тому, что мертвая Лера и Лоер непременно скажут еще свое слово.
А вот Мишка с Анечкой навсегда канули в мутную воду Леты.
Мы едем в такси. Кошкина трогательно держит в вытянутой руке ловца снов. Он в ее руках словно зверек. Ее лицо – не из этого времени. Гладкая кожа – словно фарфоровая китайская кукла. Можно ли так жить? Лишь слегка касаться этого мира, постоянно находясь там, в тонких слоях ментального пространства.
– Роня, – говорит она. – А как ты думаешь, тот мир, он где? Внутри или снаружи?
– Нет ни внутри, ни снаружи. Сама подумай. То, что снаружи, то и внутри.
Они начали обсуждать это дальше, и я отвлеклась.
Я не верю в убийства во сне. Не верю в мистику. В шаманство. В колдунов. Не верю во все это. Единственная нормальная версия, которая могла все объяснить, это то, что Кошкина была в трансе. Кто-то ввел ее в транс, и она убила профессора под гипнозом? А Лера?
А Лера… Я верю в науку. Это все – наука. Никакой магии. Никакой чертовой магии. Зря я не распотрошила там, на идиотской квартире. Зачем? Зачем мы вообще туда поехали? Что мы там должны были найти? Неужели она просто собиралась меня там грохнуть? Зачем? Глупость какая.
– Ты хорошо знаешь Леру? – спрашиваю я у Кошкиной.
– Ну да. А что?
– Ты ее трогала? Ну. Руками.
Кошкина нервно смеется.
– Зачем мне ее трогать? С какой целью?
– Мне интересно, какая она на ощупь.
Кошкина смотрит на меня долгим задумчивым взглядом. Я нервно хихикаю.
– Какого черта? Ты что? Ты знал, что я приеду? Ты все знал? Откуда? Почему ты сказал, что я должна отправить Кошкину в Голландию? Кто тебе сказал про Голландию? – я ору на Роню. – Кто? Это секретное задание! Зачем этот долбаный цирк? Я – что? Такая вся – агент-разагент – ехала в Питер раскапывать криминальную историю с художниками-самоубийцами, а оказалось, что я – всего-навсего билет. Я человек-билет для Кошкиной.
Мы стоим в душевой комнате одетые. Шумит душ, чтобы заглушить наши голоса. Роня улыбается, как модный чиновник.
– Ну что? Прооралась? – говорит он флегматично. – Нет. Я не знал, что это будешь ты. Я знал, что это будет кто-то. Но кто – я не знал.
– Так именно она должна была его убить?
– Да.
– Постой? Но почему Кошкина? Что? В Питере нет ни одного наемного убийцы?
– Вряд ли есть еще такой же человек, как Профессор, на которого потратили столько же свинца!
– И что? Не берет?
– Не берет, – вздыхает Роня. – Он оказывается не в том месте, где его ждут. Наемники убивают сами себя. Попадают под трамвай. Ну… Чудеса. Один наемник захлебнулся в ванной как раз накануне. Невозможно. А все крутые бонзы в городе с ним в делах. Мы не можем рассчитывать на помощь государственных структур. Сама понимаешь, что сейчас там творится.
– А чем так особенна Кошкина, что она смогла сделать то, что не смог никто?
Роня тянет паузу. И я тяну.
Наконец он говорит:
– Она проникла в его сны.
Я молчу.
– Это еще не удавалось никому. Даже мне. Кошкина думает, что она жертва обстоятельств, но на самом деле, она их создатель.
– Что?
– Она – идеальная приманка. Кажется, что ее легко можно надурить.
Я не могу сдержать истерического смеха.
– Бред. Бред-бред! Знаешь, что мне сказала Лера?
– Что?
– Что она – долбаная кукла, мозг которой хранится где-то в другой стране, а здесь только силиконовое тело, напичканное всякой хренью. Она вспорола ножом руку, свою чертову руку, и я сама видела там чертовы провода. Потом она посветила на руку фонариком и рана затянулась. Я думала – протез, но потом мы пошли в сауну. На ней нет никакого протеза. Или она сама вся – протез. Это… Это может быть реальностью?
Роня не сразу отвечает.
– Все может быть.
– То есть ты не скажешь мне, кто сказал тебе про билет, про Голландию и про меня?
Роня вынимает из кармана обрывок журнальной страницы, на которой в глаза бросается фраза: «Как бы не случилось, кто-то из них должен улететь».
– О, боже! – я в ярости комкаю чертову бумажку. – Как я вас ненавижу! Это нечестно! Вы превращаете людей в кукол! Вы! Долбанные демиурги! Я еду, готовлюсь. А потом оказывается, что я просто билет!
– Шеф никогда не продумывает детали. Он видит целое. Думаю, что задача в том, чтобы живой человек попал в их логово. Где эти мозги их лежат. Где? Все там. Игла Кощея.
Шумит душ.
Роня внезапно обнимает меня. И меня прорывает в слезы. Как он это сделал?
– Не бойся. Просто верь мне, – говорит он, и я вижу в его руке пистолет Леры.
Вот так. Доверяя, становишься безоружным.
– Какого черта?
– Просто верь мне, – повторяет Роня.
– Я уйду из Конторы. Мне надоело вечное унижение.
– Но выход не там, где вход. Ты же знаешь.
– Знаю.
– Все отлично. Все сработано по первому сорту. Профессор убит, Лера убита. Кошкину отправляем по твоим документам в логово врага.
– Но ты можешь мне объяснить, как силиконовая баба может разговаривать.
– Легко. Видела радиоуправляемые машинки?
– Ну. Ты хочешь сказать, что хозяева тел где-то сидят и потягивают пивко?
– Или играют в компьютерную игру.
– Что?
– Ну… Рита. Сейчас 1993 год. Немного терпения, и мир изменится.
– О черт! – не выдерживаю я. – Как стекла в калейдоскопе…
– Примерно так.
– Значит. Если они сидят где-то и пьют пиво, значит….
– Значит, они бессмертны здесь. В нашей реальности, проблема – заменить тело. Но это не сложно. Но нам нужен человек, который способен воздействовать на них напрямую. Понимаешь? Понимаешь, что означает, что Кошкина убила Профессора во сне? Это значит, что она сумела воздействовать на мозг. Непосредственно на мозг. На источник, а не на куклу.
– Так что? Кошкина тоже кукла?
– Ну-у.. В каком-то смысле мы все куклы, – усмехнулся Роня. Но нет. Нет. В обычном смысле она человек.
– А из-за чего все это? Они что? В деньгах нуждаются? Куклы эти?
– Нет. Управление – вот, что их интересует. Контроль и управление. Источник энергии. Люди – источник энергии. Деньги – это бумага, если они не средство управления.