Страница 3 из 8
В течение своей жизни я видела трех таких человек.
Не скажу, где я их видела.
«Тренинги профессора Д. С. Легиона. Психогеометрия – управление реальностью».
– И что? – я была в легком недоумении. – Мало этих коучеров нынче? Вся чертовщина повылезала. Шумак, Шапировский… Подумаешь, еще один.
Мишка с Анечкой молчали. Лера ухмыльнулась.
Мишка протянул мне бутылку «Ольмеки».
– Выпей, Рита. И расслабься. У тебя морщины на лбу.
– И что?
– Ничего! – сказал он. – Морщины на лбу – это вредно.
Я не стала сопротивляться.
Приближалась окраина. Небо цеплялось серым брюхом за трубы заводов. Становилось все сумрачнее, и снег валил все сильнее.
Впереди, почти на самом выезде из города, на дороге проявилась черная кошка. Она торопливо семенила по блестящему от слякоти асфальту прямо под колеса.
– Кошка! – сказала я громко, дергая Леру за плечо. – Притормози.
– Не дай бог перебежит! – Лера надавила сильнее на газ. – Ненавижу черных кошек!
Все вздрогнули, услышав удар.
– Дерьмо! – Выругалась Лера и нажала на тормоз. «Хаммер» с визгом остановился.
Мы вышли из машины, ожидая увидеть окровавленный бампер, но бампер был чист, и кошки нигде не было.
– Че за дела? – нахмурился Мишка.
Анечка пожала плечами и забралась обратно в салон.
Снова сев за руль, Лера сказала:
– Поставь нашу.
Мишка полез в бардачок за дисками.
Изредка ритм R&B прорезало ворчание нереально низкого саксофона, и кто-то зловеще шептал нечто типа «song diabolo», но мне казалось, что это была фраза «Сын Дьявола». В конце концов, послание мы можем прочитать и на обрывке туалетной бумаги – если оно нам послано. Я давно пришла к выводу – если ты слышишь «Сын Дьявола», то значит так и есть.
Хрен ее знает, откуда взялась и куда делась эта кошка.
На берегу заснеженного озера, в уютной ложбине приветливо, как в рождественской сказке, светился окнами двухэтажный дом, собранный на европейский манер из камня и толстых деревянных балок.
Металлические ворота отъехали, пропуская «Хаммер» внутрь. Через двор наискось шел мужик в телогрейке со шрамом на лице.
Где-то за лесом крикнула электричка, и эхо долго оседало среди елок, засыпанных снегом.
Не стану вдаваться в подробности. Задача драматурга выудить из жизни соль, а не описывать каждую ее ухмылку. Жизнь ведет сразу множество параллельных историй, и они врастают друг в друга, становясь толстым жгутом истории, но наша задача выудить одну из ниточек.
Оставлю Мишку и Анечку во дворе – ржать, валяться в снегу и целоваться. Вместе с Лерой мы переместимся внутрь милого альпийского домика.
Не буду описывать весь шикарный реквизит, которым был переполнен интерьер Лериного логова. Это не важно. Важно, что каждая деталь кричала: «Я – дорогая! Я – бренд! Рухни перед моей ценой!» Хотя не спорю – все было красиво. И даже демократично. Но дико дорого.
Лера сидела, поджав ноги, на леопардовой шкуре.
– Этому стеклу двести лет, – сказала Лера, покачивая бокал с коньяком в руке. – Ни один человек столько не проживет. Люблю вещи. В отличие от людей, они не предают.
– Бывает, вещи портятся, – возразила я. – Стекло бьется.
– Все бьется, если бить.
Она посмотрела на меня так, будто собралась проглотить.
– Зачем тебе статья? – спросила Лера.
– В смысле? – я вытаращила глаза в недоумении. – Я – модный журналист модного глянца. Я пишу статьи.
Лера поелозила по мне глазами и вздохнула:
– А ты не врешь? Может, тебе что-то иное надо от меня? Ты какая-то… непонятная. Глаза у тебя какие-то.
– Да просто со зрением проблемы, – соврала я, не моргнув.
Знаете? Такое состояние, когда ты шутишь все время. Просто интонацией не выдаешь, что шутишь. Ну это и не вранье. Просто игра.
– Дано. Идем, покажу тебе коллекцию. А потом познакомлю тебя с Лоером, он расскажет о проекте «Психогеометрия».
В галерее у Леры было все, как в хранилище музея – стеллажи, заставленные холстами, влагомеры. На пустой стене несколько работ – очевидно, постоянная экспозиция.
– Это Пилот, – сказала Лера, остановившись у небольшого холста. – Дух дерева. 1991 год. По мотивам блокадных стихов Геннадия Гора.
Пробирало. Это трудно объяснить, но пробирало до костей. Дух дерева, точно блокадный ленинградец или грибной бог, пробирался в мозг до самого мозжечка. Пляска бешенных линий цепляла в мозгу за какое-то колесико, и адские визги кикимор и леших колотились о черепную коробку внутри.
– Напиши про Пилота. Я тебе все расскажу про него.
Я достала фотоаппарат.
– Убери, – сказала Лера. – Фотки есть. Я тебе дам.
– Мне нужно пять или шесть художников.
– Я подумаю. После нового года познакомлю. Есть у меня еще одна девица на примете. Лиза Кошкина. Такая. Как надо. Живет в космосе. Скоро она прогремит на весь мир, ты можешь быть первой, кто напишет о ней. Я хочу купить у нее коллекцию. И она тоже будет участвовать в проекте.
– Круто! Спасибо, Лера.
– Идем.
Мы вернулись в каминную. Мишенька и Анечка терзали леопардовую шерсть голыми ягодицами.
– Сколько можно? Как кролики! – пробормотала я. – Так-то я не осуждаю, конечно.
– Молодость. Гормоны, – вздохнула Лера. – Я люблю их. Они мне напоминают о жизни.
– Что? Напоминают?
– Да. Я ведь бессмертна. Я – кукла. Я не могу умереть. Мертвые не умирают.
– Это… метафора? – осторожно спросила я.
– Нет. Это факт жизни, – выражение Лериного лица никак не изменилось.
Затем Лера внезапно схватила нож для колки льда и полоснула себя по предплечью. Рана раздвинулась, и сквозь тонкую, почти прозрачную пленку я увидела провода, трубочки.
– Ад. Так не бывает! – меня чуть не стошнило.
– Бывает.
– И что теперь?
– Ничего, – Лера достала из сумочки лазерный брелок, посветила на место разреза, и он затянулся.
– А мозг?
– У меня нет мозга, – сказала Лера. – Мой мозг лежит в хранилище, в ванной с биораствором. В моей голове только транслятор. Пойдем, я тебя с Малышкой познакомлю.
– Кто это?
– Увидишь.
Я так и не поняла – отчего Лера мне столько внимания уделила. Почему она мне все это рассказывала? Словно услышав мои мысли, она задумчиво пробормотала:
– Даже не знаю. Устаешь от постоянного напряжения. Знаешь. Без тела гораздо легче. Нет дрожи в руках, колени не подгибаются. Голова не болит. Ну и врать легче. Мы ведь все вранье… точнее вы.. Вы вранье телом переживаете. От этого – рак, искривления всякие, кисты… Фу. А у меня нет рака и не будет. Теперь я чиста. Я – чистая мысль. Понимаешь? Эмоций нет, конечно. Только из памяти. Но иногда почему-то надо забекапиться об кого-то. Понимаешь?
– Понимаю, – машинально сказала я. – Фокус с рукой меня впечатлил. Я допускаю, что это протез.
– Перестань. Ты должна это понять. Ведь твой мозг тоже лежит в коробке, в сейфе у начальника. Да?
– Что?
Она расхохоталась.
– Прости. Я пошутила. Не пугайся так.
Мы подошли к небольшому строению во дворе.
– Не пугайся, – голосом Данаты Лавиновой произнесла Лера и нажала на кнопку. Дверь отъехала. Пахнуло зверем и страхом. Адреналин. Запаха сена не было.
Я осторожно последовала за стуком Лериных каблуков.
Малышка оказалась гиеной. В темноте сарая был большой вольер, и она там бегала. Увидев нас, гиена подбежала к прутьям, виляя хвостом и улыбаясь. От нее пахнуло гнилым мясом. Я отступила.
– Боишься? – Лера оглянулась на меня и стала искать в моих глазах признаки страха.
– Нет. Она ж в клетке.
– Она пахнет убийцей. Чувствуешь? Она чувствует запах страха. Она смотрит и ждет страха.