Страница 21 из 24
Сомов подошёл к профессорской машине, постучал ногой по спущенному колесу, присвистнул, сказал вслух:
— Как тебя, бедолагу…
Потом поставил свой кожаный саквояж на асфальт, сложил руки рупором, крикнул:
— Фёдор Петрович! — Потом подождал чуть-чуть, опять крикнул: — Фёдор Петрович!
На третьем этаже в открытом окне появилась голова в огромных очках. Человек посмотрел сквозь очки во двор, сказал приветливо:
— Ах, это вы, Алёша… Я сейчас спускаюсь, — и исчез из окна.
Судя по очкам, это была профессорская голова. По Гешиному и Кешиному разумению, каждый порядочный профессор должен носить очки. Это солидно. Это свидетельствует о научном складе ума. А Сомова, оказывается, зовут Алёшей… Смешно: взрослый дядька, а зовут Алёшей. Не Алексеем Сарафановичем, к примеру, а как мальчишку — Алёшей. Это уж никак не свидетельствует о его научном складе ума…
Но и профессор, когда вышел из подъезда, оказался каким-то нетипичным. Только очки у него от профессора, а всё остальное от кого-то другого. Ни тебе бородки-эспаньолки, ни тебе животика, ни тебе обычной профессорской рассеянности. И молод он, не старше Кешиного отца. И одет в тренировочный костюм. Он подошёл к Сомову, заулыбался, руку ему пожал.
— Жду вас, Алёша, как вечного избавителя…
Это ворюга-то — вечный избавитель!
— Принесли, Алёша?
— Как обещал, Фёдор Петрович. Вам просто повезло, что у меня инструменты как раз завалялись.
— Повезло, говорите? Ну, это как посмотреть…
И оба смеются. Сомов тихонечко, вежливенько подхихикивает. А профессор — во весь голос. Смешно ему, видите ли…
— Покажите, Алёша.
— Подождите, Фёдор Петрович, давайте сначала колесо посмотрим. Где это вас угораздило?
— Даже не знаю. Вчера приехал, всё было нормально.
Сомов сел на корточки около колеса, поколдовал там над чем-то, выпрямился:
— Над вами подшутил кто-то, просто выпустил воздух. Накачаем — и порядок.
— Хороши шутки: вместе с воздухом инструменты улетучились.
— Выходит, они легче воздуха.
И опять смеются. Над чем? Сомовская шутка копейки не стоит. А профессору весело. Как будто не Сомов это, а народный артист Аркадий Райкин.
— Сейчас мы вам инструментики отдадим, колёсико накачаем. — Сомов говорил с профессором, как с балованным ребёнком, открыл саквояж, достал оттуда брезентовую сумку с ключами. — Проверьте, всё ли здесь.
— Сейчас проверим. — Профессор обернулся к подъезду и позвал кого-то: — Иван Николаевич, помогите мне.
И вот вам сюрприз: из подъезда спокойно вышел районный уполномоченный Иван Николаевич — в полной форме капитана милиции, — подошёл к машине, взял у профессора инструменты, сказал солидно:
— Отчего же не помочь…
Кеша с Гешей изумлённо переглянулись: вот, оказывается, на какое задание уехал Иван Николаевич! Нет, не зря он тогда предупредил Гешу, чтобы тот не волновался. Мол, всё будет в порядке. Позвонил профессору, рассказал про Сомова и про Витьку, потом приехал к нему и дождался Сомова. Не в кустах шиповника, заметьте, а в удобном кресле в профессорской квартире. Вот в чём преимущество милиции над частным сыском.
А бедный Сомов просто обмер. Вероятно, появись сейчас дух пичугинской «Волги», Сомов меньше бы испугался. Он даже осел как-то, а может, это у него коленки подогнулись от неожиданности. Но надо отдать ему должное: быстро пришёл в себя. Подтянулся, выдавил улыбочку:
— Здрасьте, Иван Николаевич. А вы, оказывается, знакомы?
— Благодаря тебе, — сказал Иван Николаевич.
— Это как же?
— А вот так. Попался ты, Сомов, как кур в ощип. — Иван Николаевич употребил поговорку из лексикона бабы Веры. — А ведь предупреждал я тебя: не воруй…
— О чём вы, Иван Николаевич? — Ну прямо ангел с крылышками: глаза вытаращил, вроде бы ничего не понимает.
— Откуда взял инструменты?
— Купил.
— У кого?
— У спекулянта какого-то. Разве их всех запомнишь…
— И давно купил?
— С неделю будет.
— Врёшь ты, Сомов, нагло и беспардонно. Не купил ты эти инструменты, а упёр их из машины Фёдора Петровича.
— Я?! — Ну просто актёр Смоктуновский, а не Сомов: какая гамма переживаний!
— Витька-слесарь для тебя их упёр. По твоему поручению. Ты и навёл его на машину.
Тут Сомов перестал изумляться и сыграл негодование: махнул рукой в досаде, сказал веско и решительно:
— Прежде чем зря обвинять, вы бы доказательства предъявили.
— Пожалуйста. — Тут Иван Николаевич вытащил из брезентовой сумки ключи — целую охапку! — и показал Сомову: — Ключи-то профессорские.
— Написано на них, что ли? — огрызнулся Сомов.
— Написано. — И Иван Николаевич протянул ключи Сомову.
Тот взял один с презрительным видом, посмотрел и от неожиданности выронил. Ключ упал на асфальт, глухо звякнул.
Геша чуть слышно хихикнул в кустах, и Кеша гневно взглянул на него. Геша зажал рот ладошкой, уткнулся лицом в траву.
Профессор взял один из ключей, внимательно рассмотрел надпись.
— «Этот инструмент украден у профессора Пичугина», — громко прочитал он. — И вправду убедительно. Добавить нечего.
Сомов сунул руки в карманы, сгорбился, как-то сразу постарел — добила его таки надпись, сделанная Надымом.
— Когда вы успели? — спокойно спросил он. Не заламывал руки, не форсировал голос — просто спросил, как человек, который смирился с проигрышем.
— Это не мы, — сказал Иван Николаевич. — Это наши помощники.
И Кеша с Гешей подумали, что Иван Николаевич поступает даже чересчур честно: Сомову он мог бы и не говорить всей правды.
— Какие помощники?
— Вот эти. — Иван Николаевич обошёл машину, раздвинул кусты: — Вылезайте, герои.
Как он узнал, что Кеша и Геша спрятались в профессорском дворе? И как он узнал, что спрятались они именно в этих кустах — не в подъезде, не за баками с мусором, а в кустах? Всевидящий он, что ли? Или на него тоже духи работают? Кеша на секунду допустил такую мысль, но тут же её с негодованием отбросил. Не могли духи открыться взрослому человеку! Просто это у Ивана Николаевича профессиональный нюх.
Кеша, как мы уже знаем, был увлекающийся и восторженный мальчик. А Геша — рациональный и логичный. У него возникла другая мысль по поводу всеведения Ивана Николаевича, но он приберёг её на потом.
Тут Иван Николаевич заметил Гешин распухший нос и Кешин заплывший глаз:
— Кто это вас так разукрасил?
— Витькины дружки, — злорадно сказал Кеша. — Но мы им тоже дали как следует!
— Не сомневаюсь, — согласился Иван Николаевич и спросил у Сомова: — Что ж твой напарник с детьми воюет?
— Я о его делах знать не знаю, — нагло заявил Сомов. Он во все глаза смотрел на Кешу и Гешу, не мог поверить, что эти юнцы были виновниками провала его во всём продуманной системы. Он, десяток собак съевший на автомобильных махинациях, проиграл не милиции, а желторотым пионерам! С этой мыслью Сомов смириться не мог. — Заливаете, Иван Николаевич, — сказал он. — При чём здесь мальчишки?
— А при том, что мы тебя и Витьку ловили, а поймали — они. И ключи они пометили.
— Как это им удалось?
— Профессиональная тайна, — улыбнулся Иван Николаевич. — Важно, что удалось, а, Сомов?
— На этот раз ваша взяла, — сказал Сомов и отвернулся, стал на небо глядеть.
Он всё-таки умел проигрывать, этот тихий человечек, — не шельмовал, не пытался разжалобить начальство. Он помнил старый закон карточной игры: проиграл — плати. Придётся платить…
Иван Николаевич вынул из кармана свисток на длинной цепочке и коротко свистнул. Из переулка во двор въехал жёлтый милицейский «газик» с синей полосой на боку и надписью: «Милиция».
— Всё у вас продумано, — со злостью сказал Сомов. — Вон и «канарейку» запасли.