Женщина-кошка

Не обращая внимания на его вопли, Селина засунула его в коробку и закрыла ее. Серая лапа, отчаянно заскреблась, пытаясь проникнуть в щель.

Когда эта попытка не удалась, котенок атаковал гофрированный картон.

Вычислив, что у нее есть полчаса до того, как он доконает коробку, Селина принялась сама готовиться к бесплатному обеду в миссии.

Лучше всего она чувствовала себя в комбинезоне, брошенном поперек неубранной кровати. Но затянувшись в черное, закрыв лицо маской, защитившись остро отточенными стальными когтями, закрепленными на перчатках, Селина переставала быть Селиной. Она становилась Женщиной-кошкой. Когда смотришь на мир через прорези в маске, он кажется гораздо проще. Прошлое и будущее становятся несущественными по сравнению с желаниями и нуждами настоящего. Но слишком велик риск. Селине достаточно было взглянуть на кошачью лапу, отчаянно продирающуюся сквозь щели в картоне, чтобы понять, сколь велик риск.

У Женщины-кошки был свой разум, свои понятия, своя гордость, свое предназначение — и ничего больше. Она жила для себя, сама по себе, безо всяких иллюзий.

А посему комбинезон отправился на свое место под кроватью. Если хочешь получить бесплатное угощение, ты должна предстать перед сестрами в собственном обличье. Стоя в одном белье перед беспорядочными кучами тряпья, вываленными из шкафа и комода, Селина слышала хор голосов из далекого прошлого.

Посмотри на себя… Стой прямо. Не вертись. Одевайся как леди. Веди себя как леди. Ты не уйдешь из этого дома в такой одежде. Ты дешевка, Селина Кайл. Ты попадешь в беду. Ты получишь то, чего заслуживаешь. Шлюха.

Потаскуха. Кончишь жизнь под забором. Ты слышишь меня, Селина Кайл? Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Селинины щеки загорелись от давно забытых пощечин. Она вздрогнула и застыла в тишине квартиры.

— Это того не стоит, — пробормотала она, обращаясь к кошкам. — Никакая жратва не стоит таких воспоминаний. Надо было захлопнуть дверь перед носом у той монашки.

Но Селина дала слово. И надела то, что лежало сверху: бесформенные штаны и растянутый свитер, драную куртку какого-то фотографа и армейские башмаки.

— Ты, конечно, не похожа на леди, — сообщила она своему отражению. — Но и на шлюху не похожа тоже.

Мать Жозефа поджидала у дверей миссии. «Входи, Селина. Я уж начала опасаться, что ты не сдержишь слово. Роза только что пришла, — она потянулась было к коробке, из которой доносилось царапанье и мяуканье. — А, принесла котеночка».

Селина увернулась от рук монахини, словно это был нож незнакомца в темном переулке. Мягко стелет, да жестко спать, подумала она. Но когда настоятельница сообщила о Розе, любопытство ее взыграло.

— Агги-Пэт не упоминала о других приглашенных, — пробурчала она. Все монахини имели прозвища. Сестра Тереза Кармела с незапамятных времен прозывалась «Ти-Си». Сестру Агнессу Патрицию звали «Агги-Пэт». Родная сестра Селины, сестра Магдалена Катерина была, естественно, Мэгги-Кэт. А мать Жозефа в Ист Энде была повсеместно известна как Старая МаЖо. Но, конечно, не в стенах миссии. Селина и сама не знала, почему ей пришло в голову употребить прозвище; наверное, это было связано с тем, что она чувствовала себя здесь ребенком, и естественно, злилась от этого.

Мать Жозефа не изменилась в лице. «Сестру Агнессу попросили пригласить тебя, а не зачитывать список приглашенных. У тебя ведь котенок там в коробке, да?» Селина кивнула, но коробку не отдала, когда мать Жозефа вновь попыталась забрать ее. «А зачем собственно вы попросили меня принести котенка?» Бросив быстрый взгляд на дверь, за которой раздавались голоса, и почувствовав, что Селина согласна участвовать в задуманном только в обмен на полную информацию, мать Жозефа вздохнула и указала на лестницу.

— Пойдем в мой кабинет, Селина. Я тебе все объясню.

Удовлетворение от того, что к ней относились — в кои-то веки — как ко взрослой, почти вытеснило тревогу, которая охватывала всякого, кто поднимался вслед за матерью Жозефой по этой лестнице. Много лет прошло с тех пор, как Селина перестала нуждаться в помощи миссии, и за это время вернула все долги с процентами; она ничего не была им должна — и все же на этой лестнице сердце ее стало биться в два раза чаще. Когда входишь в двери миссии, невольно принимаешь их правила. А если поднимаешься по этой лестнице — значит ты нарушила что-то из правил.

Какой бы она ни была — хорошей, плохой, никакой — Селина терпеть не могла правил. Они сводили ее с ума. Они делали ее Женщиной-кошкой.

Она уже была на взводе, когда мать Жозефа отперла дверь и пригласила ее сесть на один из жестких стульев для посетителей. Как только монахиня открыла рот, ей стало невыносимо скучно. Селина жила в Ист Энде, но не ощущала себя частью здешнего общества. Она родилась не здесь и впервые ступила на землю Готама в шестнадцать лет. Имя Розы д'Онофрео ничего не говорило ей, так же как и несколько других имен, упомянутых настоятельницей. Селина зевнула.

— Порой, когда попавшим в беду трудно рассказать свою историю, мы дарим им кукол, — торопливо закончила мать Жозефа. — Но что касается Розы, то мне кажется, именно котенок поможет ей разговориться… — она мягко улыбнулась, но Селина оставалась безучастной, и улыбка сползла с лица монахини. — Словом, если ты дашь Розе коробку, когда мы спустимся вниз…

— Так там правда приготовлен обед или нет? Жареный цыпленок, подливка — ну, все как полагается?

Мать Жозефа поднялась со своего стула. «Яблочный пирог и ванильное мороженое на десерт, как обещали».

Догадываясь, что монахиня встревожена, но не зная причин этого, Селина с кротким видом спустилась за ней по лестнице. Ее вполне устраивало, когда миссия принималась за спасение бренных тел. Горячая пища, чистые простыни, душ и амбулатория — время от времени во всем этом нуждались пропащие обитатели Ист Энда. Но спасение душ — посредством религии или психологии, неважно, — это пустая трата времени и только. Если эта самая Роза не знает, зачем ей жить… Что ж, помоги ей Господь, пусть это будет котенок!

— Ты что-то сказала? — спросила мать Жозефа. Они уже спустились на первый этаж.