Страница 2 из 3
– Проще будет посмотреть. Смотрите на экран. Она подсоединила провода к электродам – быстро, уверенно, а затем щелкнула рычажком выключателя. Комната погрузилась в темноту. На экране возникла сложная картина пересекающихся ломаных линий. Медленно, постепенно в ней стали наблюдаться кое-какие изменения, затем на их фоне неожиданно возникли вспышки. Казалось, графики на экране живут своей особой жизнью.
– Это, – сообщила Реншо, – по сути дела та же информация, что мы получаем при электроэнцефалографии, но гораздо более детальная.
– Достаточно ли она подробна, – поинтересовался Орсино, – чтобы понять, что же происходит с каждой отдельной клеткой?
– Теоретически – да. Практически, нет. Пока нет. Но у нас есть возможность разделить общую лазероэнцефалограмму на составные части – микролазерограммы. Смотрите!
Она включила пульт компьютера, и линия немедленно изменилась. Теперь она бежала маленькой ровной волной, колеблясь вверх-вниз. Потом изображение показало похожие на зубья пилы пики, которые тут же разредились, а затем линия стала почти плоской – вся эта сюрреалистическая геометрия менялась с огромной скоростью.
Беркович сказал:
– Ты хочешь сказать, что каждый маленький участок мозга дает свою собственную картину, не похожую на другую?
– Нет, – ответила Реншо, – не совсем так. Мозг в большой степени имеет однородное устройство, но от участка к участку отмечаются сдвиги показателей, и Майк может их регистрировать и использовать систему лазероэнцефалографии для усиления этих сигналов. Мощность усиления можно варьировать. Лазерная система позволяет работать без помех.
– А Майк – это кто? – поинтересовался Орсино.
– Майк? – рассеянно переспросила Реншо. Скулы ее тронул едва заметный румянец. – Я разве не сказала… Ну, я его иногда так зову. Это просто сокращение, Мой компьютер. Майк. Кстати, он имеет превосходный набор программ.
Беркович понимающе кивнул и сказал:
– Отлично, Дженни, только к чему все это? Ты разработала новое устройство для исследования мозговой активности с помощью лазера. Прекрасно. Очень интересная область применения, согласен, мне такое и в голову не приходило, я, в конце концов, не нейрофизиолог. Но почему бы тебе не написать отчет? Мне кажется, директорат поддержит…
– Это только начало.
Женевьева повернулась и сунула в ротик мартышки дольку апельсина. Мартышка, судя по всему, чувствовавшая себя уютно и спокойно, принялась медленно и с упоением жевать сочную дольку. Реншо отсоединила провода, но ошейник не отстегнула.
– Итак, – продолжала она, – я могу выделить отдельно микролазероэнцефалограммы. Одни из них связаны с ощущениями, другие – со зрительными реакциями, третьи – с разнообразными эмоциями. Это, конечно, очень интересно и познавательно, но мне не хотелось на этом останавливаться. Интереснее изучать те лазерограммы, которые отражают абстрактные мысли.
Пухлая физиономия Орсино удивленно и недоверчиво сморщилась.
– Но… как ты можешь это определить?
– Есть особый ярковыраженный вид лазерограмм. Он появляется при обследовании представителей животного царства со сложной организацией умственной деятельности. И потом… – она умолкла, а затем, будто собрав все силы для финального удара, сказала твердо и уверенно:
– Эти лазерограммы я подвергла предельному увеличению. И мне кажется, что можно утверждать… что это… именно мысли…
– О боже! – воскликнул Беркович. – Телепатия!
– Да, – сказала она вызывающе. – Именно!
– Тогда не удивительно, что ты не подаешь отчетов. Давай дальше, Дженни!
– Почему бы и нет? – так же резко сказала Реншо. – Считается, что телепатия не существует, причем только потому, что неусиленные потенциалы человеческого мозга уловить невозможно. Но точно так же невозможно различить детали поверхности Марса невооруженным глазом. Однако, когда появились инструменты для такого исследования, телескопы – пожалуйста, сколько угодно.
– Тогда объяви об этом директорату.
– Нет, – покачала головой Реншо. – Они мне не поверят. Они попытаются помешать мне. Но вас – тебя, Джим, и тебя, Адам, они примут всерьез.
– Как ты думаешь, что я должен им сказать? – поинтересовался Беркович ехидно.
– Ты можешь рассказать им о том, что видел собственными глазами. Сейчас я снова подсоединю мартышку к сканеру, и Майк, мой компьютер, выделит лазерограмму абстрактной мысли. Много времени на это не уйдет. В последнее время я только этим и занимаюсь, и компьютер моментально выделяет соответствующую лазерограмму, если только я не ввожу другую команду.
– Почему? Потому, что компьютер тоже думает? – рассмеялся Беркович.
– И ничего смешного, – резко возразила Реншо. – Я подозреваю, что возникает что-то вроде резонанса. Этот компьютер достаточно сложен, чтобы излучать электромагнитные волны с элементами, сходными с лазерограммой абстрактной мысли. Во всяком случае…
На экране снова появилось изображение мозговых волн мартышки. Но картина, которую наблюдали Адам и Джим, была совершенно иной, чем прежде. Теперь пиков было такое множество, что линия казалась просто-таки пушистой, и она все время менялась.
– Я ничего тут не понимаю, – пробурчал Орсино.
– Чтобы понять, ты должен быть помещен в приемное устройство. Внутрь цепи.
– То есть… Как это? Ты хочешь сказать, что нам в мозг нужно ввести электроды?
– Нет, не в мозг. Только на кожу. Этого вполне достаточно. Я бы предпочла тебя, Адам, поскольку у тебя волос… поменьше. О, не бойся, это не больно, поверь.
Орсино повиновался, но явно без особой радости, Он ежился, когда Женевьева укрепляла электроды на его лысине.
– Ощущаешь что-нибудь? – спросила Реншо.
Орсино запрокинул голову, как будто прислушиваясь к чему-то. Похоже, он заинтересовался происходящим. Он сказал:
– Слышу что-то вроде постукивания… и…и еще что-то вроде попискивания – тонкое такое попискивание… и… ой, как потешно… как будто кто-то хихикает!
Беркович высказал предположение:
– Вероятно, мартышка думает не словами.
– Конечно, нет, – подтвердила Реншо.
– Почему же ты решила, что это мысли? Все эти писки, трески и постукивание?
Реншо была невозмутима:
– А теперь поднимемся еще выше по лестнице разума.
Она осторожно освободила мартышку от проводков, сняла с нее ошейник и отнесла в клетку.
– Ты хочешь сказать, что объектом будет человек? – недоверчиво спросил Орсино.
– Объектом буду я, лично.
– У тебя что, электроды имплантированы…
– Нет-нет. В данном случае меня будет представлять мой компьютер. Мой мозг по массе в десять раз превышает мозг мартышки. Майк может вычленять мои лазерограммы, обозначающие мысли и без вживления электродов в мозг, при простом наложении их снаружи.
– Откуда ты знаешь? – упорствовал Беркович.
– А ты думаешь, я еще не попробовала все это на себе? Ну-ка, помоги мне приладить… Вот так. Отлично.
Ее пальцы быстро пробежали по клавишам пульта компьютера, и на экране тут же загорелась извилистая линия, такая замысловатая, что было невозможно выделить ее отдельные элементы.
– Сам справишься со своими электродами, Адам? – спросила Реншо.
Орсино приладил электроды на место с помощью, не слишком ловкой, Берковича.
– Я слышу слова, – сообщил он вскоре. – Но они разрозненные, накладываются одно на другое, будто одновременно говорят несколько человек.
– Я просто не пытаюсь говорить сознательно, – объяснила Реншо.
– А вот когда ты заговорила, я услышал твои слова; как эхо.
Беркович сердито посоветовал:
– Не разговаривай, Дженни. Попробуй упорядочить свои мысли, пусть он услышит то, что ты хочешь ему передать.
Орсино возразил:
– А вот когда говоришь ты, Джим, я никакого эха не слышу.
Беркович буркнул:
– Если ты не заткнешься, вообще ничего не услышишь. Наступило долгое, тяжелое молчание. Потом Орсино понимающе кивнул, потянулся за ручкой и что-то написал на бумаге.
Реншо встала, нажала рычажок выключателя и сняла электроды со своей красивой головки. Поправила прическу и, не глядя на Орсино, объявила: