Страница 18 из 22
– Тогда исчезни с моих глаз и позови Хельха и Гвифина, я спать хочу, – пробурчал Рыжий и сладко-пресладко зевнул.
Этой ночью он впервые за полгода спал крепко и спокойно. А главное, ему снились сны. Цветные, яркие, волшебные. Живые сны живого человека.
Глава 5
Дети Кошмаров
Наверное, Эйген разглядывал этот кинжал раз триста. Просто так – ради удовольствия созерцать прекрасную вещь. Другой разговор, что он сделан руками злейшего врага. Смертоносное лезвие, сталь, ледяная на ощупь, хищная впадина кровостока и по контрасту теплая на ощупь рукоять из поделочного камня. Переплетенные кисти рук – мужская и женская. Женская словно ласкает мужскую, в которой зажато лезвие. Как это похоже на Мэйтианна. Было похоже. Раньше.
Эйген улыбнулся. В свое время он не пожалел серебра, чтобы выкупить у коллекционера сей образчик униэнского искусства. Пожалуй, если бы Рыжий узнал, кто владеет его замечательным охотничьим кинжалом, лопнул бы от возмущения. Он ведь сделал его в подарок зятю – мужу младшей сестры, а тот поторопился сбыть с рук творение опального родича. Экая неблагодарность, однако.
С гораздо большим удовольствием Верховный Вигил пополнил бы свою коллекцию раритетов флейтой, выточенной, ну, предположим, из берцовой кости Рыжего. Но пока это лишь несбыточная мечта. Князь Мэй пребывал в добром здравии и, должно быть, праздновал очередную победу над дэй’ном.[3]
Эйген с огромнейшим трудом подавил желание метнуть кинжал в слугу, замершего возле двери в ожидании указаний. И вовсе не из жалости к последнему. Любой из высокородных дэй’фа[4] при всем желании не сумел бы упомнить те многочисленные случаи, когда раздражение незамедлительно вымещалось на бессловесной прислуге. Эйген всю свою долгую жизнь культивировал несвойственную дэй’ном сдержанность, заслуженно считаясь чуть ли не аскетом. От его рационализма на сородичей веяло чем-то нездоровым. В силу своего происхождения и звания Эйген мог творить что угодно, особенно с дэй’о,[5] но слишком редко пользовался привилегиями.
– Убирайся, – буркнул хан’анх.[6] – Скажешь, что я никого не желаю видеть до самого утра.
Чудом уцелевший слуга выскользнул за дверь, оставив господина наедине с кинжалом и мыслями. Теперь его основная задача донести волю Эйгена до остальных домочадцев. Тяжка доля дэй’о, но винить, кроме собственных родителей, некого. Разве что – саму Судьбу. Если ты уродился подобным мулу – бесплодным, значит, годен лишь для работы и услужения, а жизнь твоя ничего не стоит. Зря, что ли, жрецы заранее определяют пары из подходящих друг другу мужчин и женщин, дабы избежать подобного несчастья? И то – даже у них порой случаются ошибки. Дары Богов распределились в народе настолько причудливо, что лишь посвященные могли вычислить вероятность рождения полноценного потомства – долгоживущего, плодовитого и не слишком подверженного хворям. Слава Богам, сам Эйген относился именно к таковым – к благородным. И ему не приходилось чаще чем раз в десять лет задумываться, отчего нэсс, ангай и униэн столь однородны. Нэсс поголовно плодовиты, униэн – долгожители, а крепче телом, чем ангай, вряд ли кого найдешь. Доискиваться ответов – дело ученых или богословов, а великий Эйген был воином, как сорок поколений его предков.
Как это водится, через несколько минут Эйген передумал проводить ночь в одиночестве. После жестокого разноса, полученного утром от Повелителя, неплохо было бы все-таки выпустить пар. Например, с Хиннгой. Жениться хан’анху совсем не обязательно, его семя и так дало немалое потомство у благородных дэй’га.[7] Но зачем же содержать десяток наложниц из числа худородных, если не давать воли своей плоти?
– Дэй’о!
Слуга прекрасно знал привычки хозяина. Он всегда после получения приказа немного выжидал под дверью – вдруг Эйген изменит свои намерения. И ведь никогда не ошибался, шельма!
– Зови Хиннгу!
– Слушаюсь!
На этот раз хан’анх не передумал. Дэй’о его вполне понимал. От такой женщины, как Хиннга, невозможно отказаться.
Высокая, как мужчина, но тонкокостная, с огромными синими глазами, она могла зажечь в любом мужчине бешеную страсть, настолько искусно владела методами изысканного обольщения. От того, как она покачивала бедрами при ходьбе, сходили с ума даже евнухи. А этот пронзительный взгляд, а груди, а черные гладкие длинные волосы, мягкие и тонкие…
– Я соскучилась, – мягко улыбнулась Хиннга. – Ты так давно не посылал за мной.
– Я был занят, – молвил Эйген, с вожделением глядя, как женщина снимает с себя одну за другой полупрозрачные юбки. – Меня вызывал к себе Повелитель.
– В последнее время он довольно часто нуждается в твоем совете, мой господин.
«Скорее Олаканн нуждается в мишени для угроз и обвинений», – подумал хан’анх, но невеселые мысли не помешали ему возжелать наложницу, как только она избавилась от последней юбки.
И не только пожелать, но тут же воплотить все свои желания в реальность. Тем более что Хиннга ничуть не возражала против любых прихотей господина хан’анха. Даже если они были… не совсем обычны. Постельные утехи с Эйгеном таили в себе серьезную опасность. От трогательной нежности он мог сразу же перейти к безудержной злости, и тогда… держись Хиннга! Его пощечины и тумаки отольются на нежной коже лиловыми кровоподтеками, которые не под силу свести даже колдовством. Рука, привыкшая к мечу, даже вполсилы бьет очень и очень больно.
Впрочем, все дэй’фа таковы. Некоторые могут и убить под влиянием внезапного порыва. А потом долго сожалеть и лить слезы, которые, как известно, мертвых не воскрешают.
– Повелитель недоволен. Рыжий снова наголову разбил отряд Согана. Йагра’су едва не погибла, – пожаловался Эйген.
После хорошего секса он становился говорлив. А Хиннга, напротив, вся обращалась в слух. В этом было ее основное достоинство, а вовсе не там, где оно располагается у остальных женщин.
– Рыжий так силен?
– Силен, – признал Эйген. – Его люди – отважные и умелые воины. Да и сам он в бою стоит многих и многих. Если ты не забыла, то он и меня сумел победить.
Женщина прикусила язычок, опасаясь спровоцировать вспышку гнева. Но Эйген вовсе не склонен был вновь переживать из-за той давней истории. Тогда горечь поражения испытали все, даже Повелитель. Пример Рыжего оказался заразителен, униэн воодушевились и, объединив усилия, отбросили армию дэй’ном за горы. И все же хан’анх вспоминал ту войну с удовольствием. Именно тогда погиб Финигас, а его старший сын ославил себя отступничеством, лишился всего, что только способен потерять униэн. Не только власти, не только чести, не только благоволения Верховного короля. Это, в общем-то, сущие мелочи. Он перестал быть Волшебником и Созидателем. Как такое могло случиться, Мэйтианн’илли хранил в строжайшей тайне. Но факт остается фактом. Мысль о бесконечном страдании, на которое обрек себя заклятый враг, грела Верховного Вигила – хан’анха Эйгена в самую суровую зиму и не давала отчаяться после очередной жестокой выволочки Повелителя. Рыжему все равно гораздо хуже.
– Он красив? – полюбопытствовала Хиннга.
– О, женщины! Вы готовы все простить за смазливую мордашку, – добродушно рассмеялся Эйген. – Не особенно. Лицо как лицо. Только яркие волосы делают его облик памятным.
Самому хан’анху больше всего запомнились доспехи униэн: кираса, инкрустированная малахитом и серебром, мельчайшего плетения кольчуга, идеально подогнанные пластинчатые наплечники. И, разумеется, не забыть его знаменитое Крыло. Свой великолепный меч Рыжий небрежно положил на правое плечо. Полированное лезвие блестело, как зеркало, отбрасывая яркие блики на небритую щеку униэн.
3
Дэй’ном – самоназвание народа Полночных. Иначе – Люди Ночи, Дети Кошмаров.
4
Дэй’фа – мужчины благородного сословия, наделенные здоровой наследственностью.
5
Дэй’о – генетически неполноценные, бесплодные.
6
Хан’анх – высшее воинское звание (аналог маршала).
7
Дэй’га – женщины благородного сословия, наделенные здоровой наследственностью, способные к деторождению.