Злое счастье

Впервые за долгие годы Мэй испугался. Пусть это был не подлинный испуг, а лишь тень настоящего чувства, но все же он снова ощутил предательскую дрожь внутри. Ту самую, которая впервые посетила его на озере, когда Сэнхан подговорил прыгать с причала вниз головой.

Никто, кроме Дайнара и братьев, не знал, чем расплатился Мэйтианн за победу в Мор-Хъерике, никто не догадывался. Настолько удачно Отступнику удавалось изображать из себя прежнего Рыжего Мэя. Он умел смеяться шуткам, достоверно бледнел, имитируя приступ гнева, даже спал с нежеланными и нелюбимыми женщинами. И никто никогда… А она… Как же так?

– Как? – только и смог выдавить из себя Рыжий.

Как? Хо-о-о-ороший вопрос.

Наверное, если всю жизнь пить вино, то единственный глоток молока перевернет мир вкуса. И дело даже не в том, что нэсс оказались иными, так существенно отличающимися от униэн, а в том, что Хелит настолько остро почувствовала это отличие. Будто увидела через стену, словно прозрела грядущее. Абсолютно чуждый опыт сбил ее с толку, смешал чувства и мысли. Случилось нечто необъяснимое, выбившее из-под ног почву. Столь трепетно лелеемое душевное равновесие, которое девушка хранила пуще всякого сокровища, разрушилось в одночасье. Мир снова качнулся, как раз в тот момент, когда Хелит начала понемногу обретать уверенность в себе.

Точно так же, как Гвилен мелкими гвоздиками прибивала основу будущего гобелена к рамке, так и Хелит закрепляла ткань своей новой жизни мелкими достижениями, событиями и фактами. «Гвоздик» – имя, еще один «гвозик» – венец владычицы Далатта, следующий – крепнущая дружба с девушками Эр’Иррина и симпатия лорда Дайнара. Появились люди, которые в нее верили, доверяли ей свои мысли и жизни, почитали госпожой. Эдакие тоненькие ниточки, накрепко связывающие Хелит с этим миром.

И даже нэсс тут ни при чем. Хелит стала «чувствовать» остальных униэн. Не сразу, не всех и не всегда, но эта пугающая способность с каждым днем усиливалась.

Осторожно расспросив Даугир, девушка узнала, что ничего удивительного тут нет. Вечное клеймо принадлежности к одному из четырех народов на каждом из живущих не скрыть одеждами и не затуманить чарами. Как женщине не спрятаться в толпе мужчин, так нэсс никогда не сможет притвориться, скажем, ангай.

Каждый находит свои сравнения, каждый видит свое – наиболее созвучное его душе, решила Хелит.

– А как ты «чувствуешь» нэсс? – спросила она у Касси.

– У них тень другая, – отмахнулась та.

– Какая же тень у меня?

– Наша. Такая же, как у Даугир или Хельха.

Хелит благоразумно промолчала.

Нэсс – они… схожи с деревьями… с чем-то растущим, сильным и полным скрытых соков. Униэн… текучие, струящиеся, изменчивые. Точно реки из сплетенных меж собой потоков силы и жизни. Но если душа воеводы Хефейда подобна могучей равнинной реке, то лорд Дайнар – искрящийся водопад. Себя же Хелит мнила затерянным в дремучем лесу озером. Без дна. Или лучше сказать – бездна?

А Мэй, закрытый и непроницаемый в любой час дня и ночи, оказался высохшим руслом, каньоном, по дну которого струился тоненький ручеек.

Поцелуй… глупость какая… не слишком удачная шутка не в меру расшалившихся, подвыпивших униэн, но Мэйтианн на миг открылся. Искалеченная душа. Тот, кто сможет понять и… поверить.

Лечь спать Хелит не смогла, мерила шагами комнату – двадцать в длину, дюжину в ширину, куталась в подаренную Тайгерном накидку. Густой оттенок спелой сливы, тонкая шерсть, сложнейшее плетение – царский презент.

Она колебалась, несколько раз подходя к дверям Рыжего и поворачивая обратно.

У стража охранявшего коридор глаза стали круглыми-круглыми. Такого ему еще видеть не приходилось – бормочущую себе под нос девицу, наматывающую круги вокруг входа в покои князя. Полоумная, не иначе.

«Что же я ему скажу? Как? Поверит ли? Захочет ли поверить?»

Кто скажет, кого она обретет в Рыжем – друга ли, врага? Защитника или гонителя?

– Я вижу Тайгерна. Он – полноводный приток. А ты, князь…

– Не надо! – взмолился Мэй. – Не говори никому. Кем бы ты ни была.

– Я и так не знаю, кто я есть.

– Ты – униэн. Мне этого достаточно, – сурово молвил Рыжий.

С той поры, когда Дайнар и другие последовали за Мэем в изгнание, когда они присягнули Отступнику, никто не решился доверить ему свою судьбу и тайну. Кроме Хелит.

Он хотел сказать что-то ободряющее, но не успел.

– Милорд! Скорее! Гонец из Двуречья!

Если Ллотас что и подумал лишнее, увидев леди Хелит в покоях князя, то сделал вид, будто не заметил, и тем более ничего не сказал.

Следом за ним в комнату вбежал юноша с залитым кровью лицом и пал на колени, роняя на ковер свой помятый, пробитый в двух местах шлем.

– Мой господин, дэй’ном напали ночью! Нужна подмога. Срочно! Их там сотни!

– Хельх! Кольчугу! Твойумать! – крикнул Мэй, мгновенно забывая о своем душевном «увечье», о признании Хелит и о самом себе.

Раз уж ему осталась только вечная война, то пусть хотя бы битва приносит утешение.

Пристегивая ножны с мечом к поясу, Мэй едва не застонал от нахлынувшего горячей волной предвкушения. Так иной мужчина томится от желания соединиться с возлюбленной на широком ложе любви. До крови вгрызаясь зубами в губы, дрожа всем нутром…

Лойс! Наконец-то он утолит свою жажду. Жажду вершить, творить и чувствовать.

Как пылает иссохшее горло. Нестерпимо! Скорее!

– Скорее! Скорее!

К той единственной, которая не отреклась и не отвернулась. Война – лучшая из возлюбленных. Она всегда ему верна.

Глава 4

Долг платежом…

Вид дотла сожженных хуторов и безлюдных разоренных ферм вдоль Бобрового ручья опечалил Мэя несказанно. Но зрелище растерзанных женских тел, обезглавленных трупов мужчин, мертвых детей привело Рыжего в неистовую ярость. Дэй’ном пришли на его землю не грабить. Они явились убивать людей, уничтожать все на своем пути, сея ужас. Давно уже извечные враги не осмеливались осадить Двуречанскую заставу, а тут вдруг проявили недюжинную настойчивость и прыть. А ведь еще до настоящего тепла далеко.

Свет поднимающегося над горизонтом светила застил черный жирный дым. Дэй’ном жгли сырую нефть, пытаясь удушить защитников крепости. Едкие клубы дыма ели глаза, мешая лучникам точно целиться. Не говоря уж об отравленном воздухе, проникающем в легкие. Но для Рыжего и его воинов хитрости врагов оказались не внове. Недаром, выступая из Эр’Иррина, он приказал каждому взять с собой платок или шарф. Ткань смочили водой и прикрыли рот.

«Хорошо, что Хефейд с нами, – зло думал он. – Далаттцам не помешает вспомнить, что такое добрая драка».

Иногда ему становилось обидно за своих людей, которые лили кровь без всякой надежды на признание заслуг перед собственным народом и всем Тир-Луниэном. А с другой стороны, воевода Хефейд в бою один стоит десятерых.

Мэй молча взмахнул рукой, направляя своих воинов в атаку. Нет ничего лучше, чем застать врагов врасплох, ударить им в спину в самый неподходящий момент. Он пришпорил Сванни, держась возле знаменосца.

Всадники униэн во главе с Рыжим врезались в толпу осаждавших. Почти не глядя, Мэй рубанул по бледному лицу темноволосого дэй’ном. Прямо по раскрытому для отчаянного крика рту. В разные стороны брызнули кровь и зубы. Замысловато кувыркаясь, отлетела прочь чья-то рука, сверкая на солнце кровавым рубином перстня.

– Ун-и-и-иэн-н-н! Бей! Руби! Унии-и-и-иэн-н-н! А-а-а-а!

По правде говоря, среди них были не одни лишь униэн. По пути на заставах Мэй собрал всех – и нэсс, и ангай. Но и те и другие, присягнув Рыжему князю, орали во всю глотку древний клич народа своего повелителя.

Со стен Двуречья вопль подхватили радостные защитники, уже не чаявшие получить подмогу.

Сеча, приключившаяся под стенами крепости, если и отличалась от сотен предыдущих сражений в приграничье, то лишь отчаянным сопротивлением дэй’ном. Краем сознания Мэй успел оценить, что для традиционного грабительского рейда по приграничью отряд дэй’ном слишком велик. Не менее трех сотен клинков. Да-да, полные три сотни Желтых Повязок.