Любящие и мертвые

Я с трудом усмирила свое сердце, стучащее в ушах, как отбойный молоток. Медленно повернулась. Позади стоял Джонни. Он подошел так тихо, что я решила — это закашлялся покойник.

— Мэвис, чего ты так дрожишь? — участливо поинтересовался Джонни. — У тебя нервы не в порядке. Делай по утрам холодные обтирания.

— После того, как я побывала в подвале, ты хочешь, чтобы мои нервы не были натянуты, как струны, — огрызнулась я. — Лучше скажи: что это за место? Что за здание?

— Мавзолей. Склеп. Усыпальница... Богатый человек может себе такое позволить.

— Честно говоря, я слишком буквально поняла слова о том, что Рэндолф Убхарт похоронен здесь. Значит, он покоится не в доме, а в склепе?

— В старинных усадьбах бытовала такая традиция, — ответил Джонни. — Ты обратила внимание на этот девиз, или кредо: «Все преходяще — кроме меня»? Что бы это значило?

— Безмерное самомнение!

— А может, сарказм? Как ты полагаешь, у старика было чувство юмора?

— Если и было, то весьма своеобразное. Он любил черный юмор. Этот старик непонятен и страшен. Мне кажется, он здесь, рядом. Скрывается в доме, бродит по ночам...

— Ты забыла, что за пять лет он истлел. Ему не до прогулок по дому...

— Джонни, дорогой, пойдем отсюда. Если я останусь здесь еще пять минут, то ночью не усну.

Джонни прищурился и подмигнул мне:

— А может, заглянем в склеп? Ты говорила, что Рэндолф Убхарт потребовал в своем завещании отдать ему последние почести. Вот мы и...

— Нет! И к тому же склеп на замке.

— Сейчас проверим, — Джонни подошел к двери и подергал за ручку. — Заперто, черт возьми! Хотя...

Он наклонился и внимательно осмотрел замок.

— Кажется, недавно кто-то здесь ковырялся. Полюбуйся, Мэвис!

Я осторожно подошла к двери усыпальницы и глянула на замок. Кто-то смазал его — это было очевидно. Замок и два звена цепи, на которой он висел, блестели от смазки, в то время как остальная часть цепи была покрыта патиной и ржавчиной.

— Значит, не у меня одного появилась мысль посетить старика, — удовлетворенно потер руки Джонни. — Но у того, кто был здесь, наверняка имелся ключ!

Джонни еще раз все осмотрел и отошел от двери.

— Однако как это можно связать с убийством экономки? Не знаю... — он сделал брови домиком. — Мне пора ехать, Мэвис.

— Джонни! — я вцепилась в него, как кошка на пожаре в рукав пожарного. — Не оставляй меня здесь одну.

— Ты действительно какая-то нервная, — удивился Джонни. — Заболела?

— Нет, но... Понимаешь, вчера во время обеда Фабиан Дарк сказал, что Рэндолф Убхарт был нехорошим человеком. То есть он сказал это как-то иначе, но суть та же. Эдвина помогала хозяину справлять в подвале шабаш. Эдвина была его подручной.

— Ты уже говорила мне это, но я не вижу здесь ничего такого, за что можно было бы зацепиться.

— Однако... — мне стало тяжело говорить, словно Рэндолф Убхарт сдавил мою шею невидимой рукой. — Этот девиз... это кредо: «Все преходяще — кроме меня»... Может, старик намекает на свое бессмертие? Продал душу дьяволу или что-то в этом роде.

— Точно, ты больная, — уверенно заключил Джонни.

— Допустим, что Фабиан Дарк не солгал и Эдвина обслуживала хозяина, потакала его извращенным прихотям, — я старалась говорить спокойно. — Теперь представь: кто-то — сам хозяин или другой... не знаю, кто, — велел Эдвине сделать в подвале эти... декорации. Эдвина зажгла свечи... Она ждала... Опять же, я не знаю, кого. Рэндолфа Убхарта? Может быть. Ждала его так же, как и пять лет тому назад. Теперь я вижу, что усыпальницу открывали. Ты считаешь, что туда входили. А если... наоборот?

— Что-о?

— Если из склепа кто-то вышел?

Джонни был ошарашен.

— Ты намекаешь на то, что кого-то выпустили из склепа? У тебя есть извилины, малышка. Ты сказала нечто важное... Скажи, отчего ты все время так дрожишь? От страха или от голода?

— В доме нет экономки, а значит, нет и обеда.

— Сочувствую. Сам я поел в Санта-Барбаре, — пробормотал Джонни. — О тебе я как-то не подумал...

Мысли его были заняты совсем иным, чем мой пустой желудок. В задумчивости Джонни направился к машине.

— Джонни! Ты сказал, что у меня есть мозги. Но что тебя заинтересовало в моих рассуждениях?

— То, что ты говорила об играх Рэндолфа с Эдвиной в подвале.

— Но я знаю о них только со слов Фабиана Дарка.

— Фабиан Дарк! Спасибо, что напомнила о нем. Это важная фигура на нашей шахматной доске.

Глава 9

Мы с Джонни распрощались у крыльца, и он умчался на машине в Санта-Барбару. Счастливчик, ему не грозят убийством, если, конечно, он сам не затеет ссору с какими-нибудь подонками. Впрочем, Джонни редко ссорится с чужими людьми — он осторожный, мой компаньон.

Я вошла в дом и вновь попала под массированный обстрел глаз сержанта. Сделав вид, что ничего не происходит, я немного повиляла бедрами, дабы у сержанта разыгралось воображение и он не смог уснуть на посту.

Наши с Доном апартаменты по-прежнему пустовали. Дона не было. Мой желудок, отчаявшись получить пищу, успокоился, приступы голода больше не мучили меня.

Я приняла ванну и отыскала в чемодане великолепный наряд — платье из одних кружев. «Черные волны» — так я его называю. В талии платье перехватывается толстым черным кожаным ремнем, и это сочетание — кружев и кожи — придает мне, скажу без ложной скромности, очарование цивилизованной амазонки. Впрочем, в таком платье могла бы щеголять и героиня какого-нибудь фильма ужасов.

Теперь духи. Что выбрать: «Капитуляцию» или «Грех»? Капитуляция? Нет, это чересчур. Я никогда не сдаюсь без боя. Грех, пожалуй... Мэвис грешна и не скрывает этого. Иначе она не была бы настоящей женщиной. Пометив духами самые «грешные» части своего тела, я отправилась вниз.

После всего пережитого особняк казался мне трюмом затонувшего корабля или гробом для всех желающих. Смеркалось. Страх, который я смыла в ванне струёй горячей воды, вновь прилип ко мне.

В гостиной адвокат Дарк готовил себе коктейли. Он оценил мой черный наряд амазонки и усмехнулся. При этом глаза его сверкнули по-кошачьи.

— Побежден! — он развел своими толстыми ручками. — Вы очаровательны, Мэвис, и, конечно же, знаете это. Позволительно ли приготовить коктейль победительнице?

— Жимлет, если вы помните, — согласилась я и оседлала высокий табурет.

Адвокат смешал коктейль и поднес его мне на вытянутой ладони, как королеве.

— Прислуга уже оправилась после смерти экономки, — сообщил он. — И потому в половине восьмого будет ужин. Я не видел вас за ленчем. Вы правильно сделали, что не пришли: нам подали какую-то гадость под названием «рагу».

— О чем угодно, только не о еде! — взмолилась я.

— Тогда — о вас, — сделал галантный жест Дарк. — Где вы сегодня гуляли и с кем? С Доном? С Карлом? Вас троих не было в доме. Пейтенов я тоже не видел. Как вы полагаете: они спали или занимались психоанализом?

— А что делал лейтенант Фром?

— Днем я видел его, — ответил Фабиан. — Похоже, что лейтенант проведет с нами вечер и ночь. Выражение лица у него кислое: расследование зашло в тупик. Бедная Эдвина! Никто не может даже установить причину ее смерти.

— Мистер Дарк, я давно собиралась поговорить с вами...

— Про Эдвину?

— Нет. Про Рэндолфа Убхарта. Что это был за человек?

Фабиан, не торопясь, раскурил сигарету.

— Вы задали сложный вопрос... Несомненно, Рэндолф был страстным мужчиной. Несомненно и то, что у него было извращенное чувство юмора.

— Я понимаю. Страстный мужчина... Две жены, Эдвина... Что он делал с ней... хм... в подвале?

— А, вижу вас заинтересовал подвал. Я угадал? Маски и цепи... Ну что же, я не психоаналитик и не знаю, как наука объясняет подобное. Вам, дорогая, надо обратиться к Пейтену. Я бы обошелся одним словом: «извращенцы». Рэндолф и Эдвина были извращенцами...

— Эдвине это... нравилось? — от одной мысли о подвале я вся покрылась гусиной кожей.