Страница 2 из 10
Каковы идеалы самого автора, видно из следующего отрывка: "Я попал в это подводное чистилище в безумном порыве бежать от свободы. В моем невежестве я призывал социализм и искал смерти, чтобы сбросить с себя ответственность за собственное существование. Но я не нашел смерти, а нашел социализм. Из мира, где закон основан на том принципе, что общество никого не обязано содержать, я попал в такой мир, где, напротив того, общество обязано всех содержать; но, о боги, что это за мизерное содержание! Притом я ушел от обязанности трудиться для собственного пропитания только затем, чтобы попасть под ярмо принудительного труда для пропитания других. Мне был преподан горький урок. Я узнал, какая пропасть лежит между работой каждого для самого себя, называемой эгоистическою, и работою каждого для всех и всех для каждого, называемой альтруистическою. Теперь я узнал, что работать на себя значит быть свободным, а работать на человечество вообще и ни на кого в особенности значит быть рабом... Важно в жизни не то, чтобы у всех было одинаковое количество хлебов, а чтобы люди имели души, способные по собственной воле быть справедливыми, милосердными, самоотверженными. Это невозможно при социализме, при котором никто,, что бы он ни делал, не может получить большую долю продуктов труда, чем всякий другой".
"Социал-демократическая фантазия" Пэрри, с ее зоологической ненавистью к прогрессивным общественным теориям, представляет типичный образец антиутопического романа.
В изображение социализма навыворот по сути дела не внес ничего нового и русский писатель Евгений Замятин, окончивший свои дни в эмиграции. Его антисоветский пасквиль "Мы", напечатанный сначала в белоэмигрантской прессе, а затем, в 1924 году, выпущенный отдельным изданием в Англии, выражает испуг и растерянность озлобленного буржуазного интеллигента,. ушибленного Октябрьской революцией. Если бы произведения типа "Багрового царства" Пэрри не появлялись десятками, Замятина' можно было бы обвинить в литературном плагиате.
В XXVI веке коллективизированное человечество полностью избавлено от "зловредного индивидуализма". Все люди носят голубую униформу, снабжены номерными знаками и даже на прогулку выходят батальонами. Они "в один час встают, работают под команду, едят пищу в определенные часы, любят по розовым талончикам, и надо всем - единое государство и благодетель человеческого рода, мудро пекущийся о безошибочно-математическом счастье".
Пальма первенства в создании человеконенавистнических черных антиутопий принадлежит известному английскому писателю Олдосу Хаксли. О его "Прекрасном новом мире" (1932), выдержавшем двадцать пять изданий общим тиражом около двух миллионов экземпляров, писалось у нас достаточно много. Напомним только, что в унифицированном обществе будущего, где властвует диктатор Мустафа Монд, напоминающий Великого инквизитора у Достоевского, людям запрещена какая бы то ни была духовная жизнь. Они пользуются материальными благами, могут наслаждаться комфортом, не знают ни болезней, ни страха перед завтрашним днем... Но если кому-нибудь захочется тайком почитать Шекспира или Байрона - ему не миновать жестокой кары.
Впрочем, можно ли считать обитателей этого "прекрасного нового, мира" настоящими людьми? Ведь они выводятся в специальных инкубаторах однотипными сериями, заранее предназначенными для определенных общественных функций. Высшая серия "альфа" создает элиту - людей для управления, низшая серия "эпсилон" - полуидиотов, способных выполнять лишь простую механическую работу.
Эту мрачную антиутопию можно было бы толковать как протест консервативного англичанина против предстоящей ломки привычных устоев и традиций или даже как выступление против назревающей угрозы фашизма. Но дальнейшая эволюция Хаксли отчетливо показала, что он не делал никакого различия между диктатурой фашистского типа и социалистическим государством. Недаром его последующие антиутопические романы, особенно "Обезьяна и сущность" (1947), были подняты на щит американской реакцией.
А. Мортон, автор переведенной у нас книги "Английская утопия", справедливо заявляет, что в злобных нападках на коммунистическое будущее Джордж
Оруэлл переплюнул самого Хаксли. Вот что пишет английский исторкк по поводу пресловутого романа Оруэлла "Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый" (1949):
"Мы тут знакомимся с миром, поделенным между тремя "коммунистическими" государствами, находящимися в состоянии непрерывной войны, постоянных нехваток, постоянных чисток и постоянного рабства. "Герой" книги работает в Министерстве правды, чья задача заключается в том, чтобы непрерывно обманывать народ относительно того, что происходит в действительности, и при этом воссоздавать прошедшее таким образом, что невозможно установить правду относительно того, что когда-либо произошло. Для этой цели создан новый язык - "двойной разговор", в котором даже "мысленное преступление", то есть малейший намек на расхождение с политикой правительства в любой данный момент, сделано невозможным. Эта цель еще не вполне достигнута, и герой совершает "мысленное преступление", а вдобавок еще "половое преступление", то есть согрешает по части любви или довольно дрянного ее заменителя. Стоит отметить, что в мире Оруэлла принудительная невинность играет ту же роль, что принудительное совокупление в "Прекрасном новом мире": в обоих случаях цель состоит в том, чтобы искоренить нормальное чувство полового влечения и этим путем настолько выродить человеческий интеллект, чтобы он уже не мог служить базисом для индивидуальности".
Парадоксально, но факт: ужасы, нелепости и абсурдность так называемого коммунистического строя, изображенного с позиций воинствующего буржуа, почерпнуты из современной капиталистической, и в первую очередь американской,- действительности. Разве непрерывные войны не вытекают из самой сущности империализма? Разве не в США проводилась чистка государственного аппарата в соответствии с выводами Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? Разве не в США применяется при допросах "детектор лжи", якобы улавливающий "мысленное преступление", почти как в романе Оруэлла?!