Тишина

- Вы можете объяснить? - потребовал подполковник. - В чем дело?

- Нет. Это не объяснишь так просто. Если вы встречали на фронте подлецов, все станет ясным.

- Но драться в общественном месте... - строевым басом пророкотал майор, разводя руками; белый подворотничок врезался в его толстую шею. - Нашли бы другие меры...

- Побить морду - не самое страшное, - вежливо заметил Константин.

- Другая мера - суд, - вполголоса ответил Сергей и, ответив так, на какое-то мгновение подумал, что страстно хотел бы этого суда, где мог сказать то, что знал. И добавил, подняв глаза на майора: - Собственно говоря, разговора произойти у нас не может. Смешно объяснять здесь причины.

- Леший ногу сломит! - сказал подполковник недоуменно. - Идите в вестибюль, здесь неудобно. Как я понял, вызвали милицию. Идемте, кажется, вы не пьяны?

- Думаю, нет. Пошли. Так будет удобнее.

Он привычно, как китель, одернул пиджак.

В холодноватом вестибюле с натасканным снегом на коврах полулежал на диване под тусклой пальмой Уваров: лицо умыто, бледно, чистым батистовым платком зажимал нос, веки полузакрыты, как у больной птицы. Некрасивая белокурая девушка - глаза красные, запухшие - что-то сбивчиво объясняла всхлипывающим голосом низкорослому капитану милиции, стоявшему посреди вестибюля с сизым, нахлестанным метелью лицом. Шинель была густо завьюжена, на плечах - пласт сухого снега. От него несло стужей улицы. Здесь же стоял с солидно-удрученным видом седой метрдотель, вокруг него в распахнутом пальто, в сбитой на ухо каракулевой шапке суетился возбужденно багровый человек, басовито выкрикивал:

- Это что же, а? Изуродовали человека!

Сергей, увидев столпившихся вокруг Уварова людей, капитана милиции, молчаливо расстегивающего забитую колючим снегом сумку, шагнул к нему, сказал:

- Вот документы. - Вынул и показал офицерское удостоверение. - Это я ударил.

Капитан милиции мрачно повел на него мокрыми бровями, полистал удостоверение, недобро глянул в лицо Сергея, затем - на Уварова.

- Ваши документы, гражданин.

Уваров, все так же придерживая одной рукой скомканный платок на носу, другой достал из кармана кителя удостоверение. Капитан развернул его, посмотрел неторопливо.

- Понятно. Студент...

- Слушайте, капитан, - глухо сказал Уваров. - Произошло недоразумение. Я не вызывал милицию. Мы фронтовые друзья. Повздорили, и только. Помолчал и повторил спокойно: - Это недоразумение.

В вестибюле студено дуло от дверей, широкие стекла окон искрились от уличного фонаря. Метрдотель покосился в сторону багрового человека - тот рванулся к капитану милиции, вскрикивая с одышкой:

- Без-зобразие, фронтовиков поз-зорят!..

- Я вас дружески предупреждаю: лечиться надо от глупости, у вас серьезный недуг, - ровно и ласково отозвался Константин. - Поверьте уж мне...

- Разойдитесь, граждане, по своим местам! - произнес капитан, пряча документы в сумку. - Прошу!

Сергей смотрел на Уварова; Уваров как бы не замечал его, не повернул головы - сел на диван, со злой брезгливостью наблюдая за легким покачиванием на холодном сквозняке жестких пальмовых листьев. Нервный румянец пятнами заливал молочно-белые его щеки. "Кто он сейчас - студент? Он - студент", - почему-то не веря, подумал Сергей и еще подумал, что ничего между ними не кончено, не может быть кончено, сказал, обращаясь к капитану:

- Я могу быть свободным?

- Н-да, - неохотно взмахнул перчаткой капитан милиции. - Однако разберемся. Мы вызовем обоих.

- Пожалуйста. Я могу хоть сейчас...

- Нет, особо, гражданин, особо.

5

- Кто этот хмырь?

- Капитан Уваров. Я тебе о нем рассказывал. Командовал батареей в Карпатах. Не думал встретить его здесь. Испортил весь вечер. Ну где твои левые машины?

- Метель, наверно, разогнала. Все "эмки" на вокзалах, ждут ночных поездов. А ты все же молодец. Сережка.

- Поди к черту! Идиотство все это!

Они стояли возле подъезда ресторана, возле высоких, ярко освещенных окон, проступавших среди темной улицы Горького. Около фонарей тротуары плотно завалило снегом, снежный дым несло вдоль огрузших в ночи домов. Сергей поднял воротник, сунул руки в карманы шинели, сказал:

- Пойдем к Охотному ряду. Метро до часу.

- Глупо, но истина. - Константин затоптался, щурясь от снега, летящего в лицо. - Мне, Сережка, мешают деньги. Две тысячи. Их хочется вышвырнуть, иначе сожгут карман. К тому же я ничего не сказал Зоечке. Танцевал, раскидывал сети... Предлагаю: втроем завалиться куда-нибудь...

- Езжайте куда хотите! - сказал Сергей раздраженно. - Мне осталось пятнадцать минут - закроют метро.

- А может?

- Ничего не может. Пока!

- Физкультпривет! До завтра!

Константин стряхнул кожаной перчаткой белые пласты с груди; оставляя следы на снегу, быстро зашагал к подъезду ресторана; завизжала промерзшая дверь, со стеклянным звуком захлопнулась.

Сергей шел вниз по улице Горького, чувствуя упругие толчки метели в спину; справа, мутно темнея, медленно проплыло здание Центрального телеграфа. Улица спускалась к Манежной площади, и впереди в мелькании, в движении снега кругло засветились электрические часы на углу - без десяти час. Под часами бесшумно, скользя оранжевыми окнами, прошел пустой троллейбус.

Были прожиты сутки и пятьдесят минут новых суток. В этот день он не чувствовал одиночества. Он почувствовал его лишь тогда, когда встретился с Уваровым, - люди, о которых помнил он и которых не было в живых, были, казалось, ближе, дороже, роднее ему, чем отец и сестра...

Да, вот он дома: зима, снег, фонари, тихие замоскворецкие переулки, свободные утра, горячая голландка, улица Горького, довоенный телеграф, метро - ночное; заваленные снегом подъезды. Он все время ждал прежней мальчишеской легкости, теплых июльских дней, всплеска весел и фонариков на Москве-реке в сумерках, спорящего голоса Витьки Мукомолова, который любил носить белую майку; обтягивающую сильные плечи. И была Надя в летнем платьице, с загорелыми коленками. Это было. Витька Мукомолов пропал без вести. И Нади нет. Погибли почти все, кого он знал в девятом и десятом классах. Жизнь сделала крутой поворот, как машина, на этом крутом повороте многие, почти все, вылетели из машины, и он остался один. Только он и Константин...