Леди доступна

— Вы собирались пообедать вечером с покойным Хардейкром, — обратился я к Пирсу. — В ящике стола мы нашли и вашу записку.

— Он платил за обед, а я выслушивал его тошнотворную болтовню о том, что он считал искусством. Этот человек раздражал меня. При жизни я презирал его, теперь я ему завидую.

— Почему? — осторожно спросил я.

— Глупый потасканный сердцеед и вдруг — наивысший триумф подлинного художника. — Пирс отчаянно потряс головой. — Нет, лейтенант, это несправедливо. Он умер настоящим художником! Несправедливо!

— Ламми! — Белла напряженно глядела на потолок прямо перед собой. — Довольно. Отправляйся домой в свое болото, хорошо?

— Я никогда не задерживаюсь, когда пытаются подавить мою индивидуальность, детка, — весело произнес Пирс. — Мы сегодня удачно пошутили, да и прежде шутили неплохо. Жаль, лейтенант не в состоянии всего этого оценить.

— Мы все тошнотворны, Ламми, но ты самый тошнотворный, — сурово сказала она. — Ступай и галлюцинируй где-нибудь в другом месте. На сегодня я уже усвоила все сумасшедшие идеи, в которых нуждалась.

— Теперь ты их мне возвращаешь, детка, — удовлетворенно заметил Пирс. — Ты получила свое собственное болото, но это уже совсем не смешно. С одной стороны — орхидея, с другой — плоть. Кровь льется и там и здесь. Все сливается в одну сладко-смердящую разлагающуюся массу, потому что…

— Вон! — взвизгнула она. — Еще одно слово, Ламми, и ты увидишь, что будет!

— И что же будет, детка?

— Я разобью твои очки, — прошипела она. — Потом затащу в туалет и запру!

Его голова судорожно дернулась. Он поспешно выбежал из комнаты.

Белла поднялась с кушетки и распахнула дверь в гостиную. Ягодицы ее дразняще покачивались.

— После всего этого мне надо выпить, — сказала она. — А тебе?

— Виски? — с надеждой спросил я. — Со льдом и каплей содовой?

— У меня есть бурбон, но льда нет, — уныло призналась Белла. — Хочешь?

— Не думаю, но спасибо за предложение, — откровенно сказал я.

— Черт с тобой. — Она приостановилась. — А как насчет кофе? Он уже готов, остается только разлить в чашки.

— Звучит убедительно. Особенно если черный без сахара.

— Ты молодец. Выбрал то единственное, что имеется.

Она прошла на кухню и через минуту вернулась с подносом.

— Садись на диван, — указала она. — Если все время будешь стоять, сотрешь себе ноги, прежде чем узнаешь, что же на самом деле произошло.

Я послушно сел. Она поставила поднос на трехногий столик и присела рядом. Ее очаровательное круглое бедро потерлось о мое.

— Ты похож на богиню мщения у греков, ее звали Немезида. — Белла налила мне кофе, — Задавай свои глупые вопросы, лейтенант, я понимаю, что у мен нет возможности избежать их.

— Расскажи мне о Гилберте Хардейкре, — просто попросил я. — Что он был за человек?

— Пожалуй, на этот вопрос я не смогу ответить. — Ее глаза насмешливо блеснули. — Конечно, у меня были с ним отношения, плотские, земные, те самые, на которые так громко намекал этот ползучий Ламми. — Она помолчала. — Но я не думаю, что могу сказать, каким человеком был Гил, потому что никогда не сближалась с ним настолько, чтобы узнать его близко. Мне было скучно общаться с ним.

— Да? — спросил я озадаченно.

— Мы все в чем-то нуждаемся, Эл, — произнесла она насмешливо и чуть смущенно. — Гил помогал мне удовлетворять некоторые мои потребности. В нем была какая-то грубая телесная привлекательность. И это было очень удобно, ведь он жил напротив. Мне даже туфли не надо было надевать, чтобы пойти к нему в любое время, когда мне этого хотелось.

— Когда ты познакомилась с ним?

— В тот день, когда он переехал в эту свою новую мастерскую. Он зашел ко мне попросить что-нибудь выпить и сразу заговорил о том совпадении, что вот два художника будут жить напротив друг друга. Он понял меня. Бросив взгляд на мою орхидею, он признал, что я действительно талантлива, а у него, мол, весьма скромное дарование, и потому он берет всего тысячу долларов за каждый портрет и работает больше, чем это возможно. Я застыла минут на пятнадцать, больше я не могла вынести. Я взяла его за руку и отвела в спальню. Я выключила свет, но он продолжал говорить. Однако после этого первого раза у нас установились определенные отношения и он уже не пытался трепаться.

— Что ты думаешь о его работе? Она глотнула кофе и выразительно пожала плечами:

— Я ведь ни одной из них не видела. Единственная работа, о которой он говорил, портрет этой куклы Майер. Холст на мольберте всегда был прикрыт. Он считал, что это дурная примета, если кто-то увидит его незавершенную картину.

— Кого-нибудь, кроме Жанин Майер, ты встречала в его квартире?

— Пару раз он упоминал о какой-то компании и просил меня на это время не заходить к нему. Он ведь был приезжий, знакомых у него было немного. Одного я, впрочем, встречала несколько раз. Этакий косматый медведь, из тех, которые полагают, будто верх утонченности — это называть тебя красоткой и щипать до синяков. Он занимался нефтью.

— Джордж Майер?

— Нет.

— Хэл Деккер?

— Да, так его звали. Они с Гидом были большими друзьями.

— А Ламберт Пирс? Кажется, он тоже считался другом Хардейкра?

— Я познакомила их, — устало произнесла Белла. — Ламми настоял на этом еще в тот, первый раз, я тогда забыла запереть дверь, и он прошел прямо в спальню. Кажется, у них сложились странные отношения. Гилу было приятно превосходить Ламми в смысле телесной силы и красоты, а Ламми зато превосходил его интеллектуально.

— Расскажи мне подробнее о Пирсе, — попросил я.

— Он пресмыкающееся, — заявила она убежденно. — Но это ты и сам уже знаешь. Он льстит и пробуждает в тебе инстинкт жалости, как хромая собака. Только он еще хуже, чем самая жалкая собака. У него квартира этажом ниже. Однажды он пришел, остановился посреди комнаты и смотрел на меня. Я не могла понять, что ему нужно, чтобы его просто погладили по голове или еще что-то. Я пошла на компромисс и приготовила ему кофе. И он стал здесь обычным непременным гостем еще прежде, чем я это осознала.

— Ты не уставала от него?

— Иногда. И тогда я начинала вопить, заслышав на лестнице его шаги. Ламми не обижается ни на какие слова или поступки. Единственное, чем его можно обидеть, — грубым физическим воздействием. Он это чует. Он знает точно. Вот и сегодня — он сбежал потому, что понял: я не шучу.

— Чем он зарабатывает на жизнь? — спросил я.

— Разве ты не слушал, о чем я говорю? — Ее брови удивленно приподнялись.

— Он не может зарабатывать на жизнь своей писаниной, — проговорил убежденно. — На что же он живет?

— Я никогда не думала об этом, — заметила она безразлично. — Он часто берет у меня деньги на мелкие расходы и никогда не возвращает. Но это не имеет значения. Может, у него богатая тетушка.

— А может, он контрабандой достает кровь для вечеринок вампиров. Если бы это так и оказалось, я бы не был особенно удивлен. А теперь последний вопрос. Как ты полагаешь, между Жанин Майер и Хардейкром могли быть такие же отношения, как между ним и тобой?

— Я полагаю, что любые другие отношения не могли бы привести к столь точному воспроизведению ее задницы. — Белла захлебнулась смехом. — А если серьезно, то я не знаю, Эл. Возможно. Обычно Гил держал себя как неотразимый любовник, мимо которого ни одна женщина не может пройти спокойно. Ему понадобилась целая неделя для того, чтобы понять, что в тот, первый день в моей квартире не я, а он стал невинной жертвой.

— Да, — тяжело выговорил я.

— Что-то ты не выглядишь особо веселым, Эл, хотя я и ответила на множество твоих вопросов.

— Что-то странное есть во всем этом деле, — задумчиво проговорил я. — У меня таких раньше не было.

— Что же?

— Вот кого-то убивают, и ты начинаешь задавать вопросы людям, которые его знали, даже тем, которых ты подозреваешь в убийстве. Ясно, ты ожидаешь получить некоторое количество лжи в их ответах. Но прежде мне никогда не приходилось встречать столько подозреваемых, которые бы лгали так много и так последовательно. Что бы это могло значить, например, с точки зрени морали?..