Страница 27 из 36
Фролов покрутил головой.
- Дорогое удовольствие.
- Потерять станцию обойдется еще дороже. Второе: мы запустим в их норы волка.
- Позвольте два вопроса, товарищ генерал. Первый - откуда мы его возьмем. У нас здесь боевая орбитальная станция, а не зоопарк все-таки. Второй - как волк сумеет протиснуться в щели крыс... то есть гремлинов. Ведь он сравнительно большой, а норы сравнительно маленькие.
Я весело рассмеялся с чувством превосходства.
- Это будет не простой серый волк, а волк-гремлин.
У Фролова глаза выпучились как у рака.
- Волк-гремлин?
- Конечно. Только два существа в природе из всех млекопитающих едят себе подобных: крыса и человек. Странное такое совпадение. Если гремлины и вправду потомки крыс, мы заставим их поедать друг друга. Я берусь вывести гремлина-людоеда...
- Только его нам и не хватало.
- Не придирайтесь к словам, вы превосходно поняли.
- Не совсем.
- Если противник находит новые средства борьбы, то почему бы и нам не удивить его?
- Вы полагаете, что он сумеет слопать всю стаю, поселившуюся на "Хорсе"?
- Конечно нет, здесь будет другой эффект... - Я машинально почесал небритый подбородок и выругался про себя.
Работа закипела, но я подозревал, что он тоже настучал Главному Маршалу. Во всяком случае я получил очередной нагоняй. Теперь маршал щеголял отполированной до зеркального блеска бритой головой и крошечными усиками, напоминающими небрежно выстриженный квадратный кусочек меха. Что у них стряслось? Опять перестановки в руководстве?
Прежде всего следовало подготовить помещение. Я выбрал запасной реакторный зал. Второй реактор пока не установили, но изолирующий панцирь для него смонтировать успели. Полость изнутри выстлали серебряной фольгой. Смешно смотрелось это тоненькое покрытие на массивных свинцовых стенах, но именно фольга, а не свинец и не сталь были непреодолимой преградой для нечистой силы. Меня всегда занимал вопрос: почему гремлины, запросто перегрызая стальные трубы, не в состоянии прокусить тоненький листик? Может серебро для них на вкус вроде цианистого калия?
Мне не раз приходилось слышать за спиной колкие насмешки, произносившиеся вроде бы на ушко, но с таким расчетом, чтобы и мне слышно было. Я не обращал внимания на невежд. Тем более, что Главный Маршал, многозначительно поглаживая усики, прямо заявил, что очистка станций начинает затягиваться. Есть такое мнение... Как обычно при словах "есть мнение" он закатил глаза под лоб. Короче, есть мнение, что мое Тринадцатое Управление плохо справляется с поставленной задачей и следует рассмотреть вопрос об укреплении руководства. Такая перспектива мне определенно не улыбалась, я поспешил заверить его, что делается все возможное и невозможное, и если бы не саботаж со стороны экипажа... Маршал пообещал разобраться и дал мне последнюю отсрочку. Я на всякий случай накричал на Фролова, полковник устроил разнос подчиненным и велел им закончить работы вчера.
"Хорс" превратился в исполинский барабан, склепанный из листовой стали, по которому одновременно молотили два десятка обезумевших барабанщиков. Люди были близки к форменному помешательству и совершенно перестали соображать, что происходит. Только этим можно объяснить, что в переборках прорубили на пять с половиной отверстий больше, чем предусматривалось моим планом. С половиной потому, что два сноровистых сержанта не успели до конца прорубить переборку винного погреба. Они оправдывались жуткой мигренью и потерей ориентации, но Фролов им не поверил. Сержанты получили неделю ареста с отсрочкой приговора. Пока люди работали без перекуров и выходных, губа была желанным местом отдыха.
Зибелла бесстыдно злоупотреблял благорасположением поваров. Я начал серьезно опасаться, что он умрет от ожирения, и потому тоже запряг его в работу. Горностаю поручали выполнение самой ответственной части плана расставить по местам крысоловки. Зибелла фыркал и плевался, но я приказал, и он подчинился. Настороженные ловушки было размещены по тщательно продуманной схеме.
Не буду описывать те гадости, которые устроили нам гремлины за это время. Наиболее ощутимой потерей стал дерзко отгрызенный и улетевший в неведомые звездные дали склад вещевого довольствия. Фролов опять не поверил, что это происки врагов. Обтрепавшийся экипаж стал выглядеть очень живописно, единообразная форма канула в Лету. Замелькали какие-то кацавейки, душегрейки. Один из ракетчиков явился на боевое дежурство в розовой пижаме, предъявив в оправдание распоротую на узкие ленточки форму. Она была тщательно исследована, следы когтей были хорошо видны. Поскольку дежурства все равно превратились в пустую формальность, Фролов дозволил разовое нарушение, строго указав на... Последним островком стабильности в рушащемся мире был нулевой отсек, ракеты пока удавалось сохранить в неприкосновенности, хотя все системы управления и наведения вышли из строя.
Первое разочарование мы испытали, когда выяснилось, что гремлины отнюдь не спешат в любезно расставленные для них ловушки. За три дня мы сумели поймать только две штуки. Это в то время, когда за каждой переборкой слышался топот маленьких лапок и скрипение алчных зубов. Да и эти особи были какими-то тощими, заморенными. Наверное от бескормицы.
Брезгливо держа гремлина за лапу, Фролов спросил:
- Этот что ли волком будет? Сомневаюсь.
- Я тоже.
- А время идет. Мы свою задачу выполнили, - в словах полковника прозвучала плохо скрытая угроза.
Я поскреб в затылке.
- Надо придумать решительный ход, который круто изменит ход партии. Жертва ферзя и мат в два хода.
Слегка побледневший Фролов напряженным голосом спросил:
- Кто будет ферзем?
- Не пугайтесь, полковник, это только метафора. Образное выражение. Я не собираюсь сажать человека в ловушку в качестве приманки.
Но перепуганный до синевы Фролов с этого дня стал обращаться со мной только с помощью голо.
Отпущенный маршалом срок истекал, дела двигались ни шатко, ни валко. Пришлось доставать из рукава козырного туза. Я берег его на самый крайний случай, на черный день. И этот день настал. Прежде всего я выгнал из реакторного зала всех любопытных и накрепко запер двери. Прислушался. Тихо. Никого. Только в толще реакторного панциря копошатся два пленника. Я начертил на полу магическую пентаграмму и зажег внутри костер из осины. Потом взял прут орешника, взмахнул им и начал страшным голосом читать заклинания: