Страница 96 из 98
Я вздрогнул, как будто меня не окликнули, а хлопнули по плечу, когда я думал, что рядом никого нет. Я и не помню, когда он в последний раз называл меня по имени. Россет сказал:
- Я помню песню... Кто-то пел мне песню. Про то, как мы поедем в Бирнарик-Бэй и будем целый день играть на берегу... Это все, что я помню. Я хотел бы знать, как ты думаешь... как ты думаешь, это они пели мне ту песню, мои родители?
Хорошо все-таки, что я такой толстый. Жир смягчает не только удары.
- Такие песни поют только родители, - ответил я. - Наверно, это были они.
Я поскорее вышел из конюшни и пошел во двор. Скоро он будет петь "Бирнарик-Бэй" своим собственным соплякам и каждый раз распускать сопли. Ну и хрен с ним. Дурацкая песня, как и все колыбельные, но это единственная колыбельная, какую я знаю. Я пел ее ему всю дорогу, пока шел через эту разбойничью страну, где я его нашел, всю дорогу до дома, до "Серпа и тесака".
ЛАЛ
- Чего? - переспросила я. - Извини, я не расслышала. Что ты собираешься сделать?
- Мне придется вернуться, - повторил Соукьян. - У меня просто нет другого выхода.
Мы были одни в святилище для путников. Соукьян хотел помолиться перед отъездом. Мы собирались уехать завтра. До сих пор он ничего не говорил о своих планах, и я предполагала, что мы тихо-мирно доедем вместе до Аракли, а в Аракли сходится немало дорог. А теперь он говорил, тщательно укладывая зеленоватые кусочки благовония в две жестяные курильницы:
- Я устал жить в бегах, Лал. Да и староват я уже для такой жизни. Я не хочу провести последние годы короткого века, пытаясь уничтожить все новых и новых убийц, которых будут присылать за мной. А для этого мне придется вернуться в то место, откуда их присылают. В то место, откуда вышел я сам.
- Да это же сущее безумие! - воскликнула я. - Ты ведь сам говорил, что они не прощают и не успокоятся, пока ты не будешь мертв. Уж лучше тогда покончи жизнь самоубийством прямо сейчас! Здесь, по крайней мере, тебя похоронят с честью, да и ехать никуда не придется.
Соукьян медленно покачал головой.
- Я не хочу, чтобы они меня простили. Я хочу, чтобы они прекратили меня преследовать.
Он махнул рукой, благословляя курильницы, и поджег благовония.
- Я просто хочу покончить с этим, так или иначе.
- Да уж, это самый верный способ! - сказала я. - Мне ли не знать! Я ведь сражалась с одним из них, если ты помнишь.
Соукьян стоял ко мне спиной, тихо говоря что-то в тонкие струйки дыма, слабо пахнущего болотной водой. Я разозлилась:
- Значит, ты собрался драться с ними со всеми, чтобы покончить с этим раз и навсегда? Героическая смерть, ничего не скажешь. Знала бы я - своими руками тебя тогда утопила бы!
Тут Соукьян рассмеялся. Смеется он всегда как бы про себя, даже когда смеется не один - будто что-то скрывает.
- Лал, разве я говорил, что собираюсь с ними драться? В самом деле? А я-то думал, ты меня неплохо знаешь!
Он повернулся ко мне лицом.
- У меня есть план, Лал. У меня там даже найдется пара союзников и еще кое-какие старые связи. Я заключу сделку. Поверь, это не более опасно для меня, чем ходить с тобой под парусом.
Он положил руки мне на плечи и тихо добавил:
- Хотя так счастлив, как с тобой, я там не буду. Быть может, так счастлив я не буду никогда.
- Глупости! - ответила я. - Терпеть не могу глупостей!
Я говорила совсем как Карш. Никогда еще я так не злилась на Соукьяна, даже тогда, когда обнаружила его обман. Быть может, я злилась еще сильнее оттого, что злиться-то было не на что.
- Ну, что еще за план? - спросила я. - Расскажи мне свой замечательный план!
Соукьян снова покачал головой.
- Может быть, потом. Это слишком длинная история.
- Истории слишком длинными не бывают, - возразила я. Внезапно я почувствовала себя ужасно усталой. Я поняла, что мне совсем не хочется новых приключений, не хочется снова куда-то ехать... Я отвела руки Соукьяна и принялась расхаживать по маленькой комнатке без окон. Все святилища для путников примерно одинаковы, по крайней мере, в этой половине мира: белые стены, всегда свежевыкрашенные - так велит закон, и, видимо, даже Карш им не пренебрегает, - сундуки, в которых хранятся ритуальные одеяния, свечи и статуэтки богов, которым поклоняются последователи десятка наиболее распространенных религий. Основные религии бывают разные, в зависимости от местности, но той, в которой воспитана я, нет нигде. Обычно меня это не волнует, но не в тот день.
Соукьян сказал мне в спину:
- Лал, ты тут ни при чем. Это моя жизнь, мое прошлое, моя собственная маленькая судьба. Мне надоело ждать, когда она в очередной раз загонит меня в угол. Я решил для разнообразия отправиться ей навстречу. И встретиться с ней не в бане и не на речном берегу, а там и тогда, где я сам пожелаю. Так что больше говорить не о чем.
Не о чем так не о чем. Он принялся окуривать благовониями свой лук, меч и кинжал, бормоча что-то себе под нос. Дело это долгое и нудное, а потому я вышла и уселась в сухую траву, сердито грызя стебельки и глядя, как стайка туриков гонит снежного ястреба, который подобрался чересчур близко к их гнездам. Потом вернулась в святилище, хотя возвращаться после того, как вышла на середине церемонии, не полагается. Соукьян стоял на коленях, опустив голову, сложив оружие перед собой. Я сказала:
- Зимой через Пустоши не пройти.
- Я знаю, - ответил он, не поднимая головы. - Поеду на побережье и отправлюсь на юг через Лейшай. Эта дорога длиннее, но безопаснее - по крайней мере, поначалу.
Когда последний комочек благовония догорел, он неуклюже поднялся на ноги - тело затекло - и в последний раз отвесил поклон в никуда. Потом спросил:
- А ты?
Я пожала плечами.
- В Аракли, пожалуй. Мне уже случалось проводить там зиму.
Болотный запах благовоний все еще щекотал мне ноздри. Он был полон чужих воспоминаний, и это меня раздражало.
- А потом? - спросил Соукьян. Я не ответила.
- Слушай, - сказал он, - я ведь рассказал тебе, куда еду. Мне будет куда спокойнее, если я буду знать, где ты.
- Я - Лал, - ответила я. - Я там, где я есть.
Соукьян еще несколько мгновений смотрел на меня, потом кивнул и зашагал к двери святилища. Когда он открыл ее, мы оба услышали неподалеку смех Лукассы. Мы и не думали, что когда-нибудь услышим, как она смеется вот так, беззаботно. Ее смех пронесся мимо, как ветер в траве. Соукьян придержал дверь, но я сказала: