Страница 6 из 9
Он находил их сбившимися в кучу под входным навесом многоквартирного дома или с лаем преследующими друг друга по лунному ландшафту строительной площадки: десять-пятнадцать кобелей самых несхожих рас, вероисповеданий, раскрасок и степеней забытого ныне порабощения, скулящих и лающих, мочащихся на колеса машин, без разбору обнюхивающих и один другого, и худощавую, ухмыляющуюся суку, вокруг которой они вились. Она порыкивала несколько злобнее, чем того требовала скромность, а если огрызалась, даже играючи, то прокусывала мясо до кости, и это их немного пугало. Но они все равно лезли на нее, в свой черед кусая в шею и за уши, и она рычала, но не убегала.
Во всяком случае, пока Фаррелл не налетал на них с визгливым воплем, который сделал бы честь любому рогоносцу, и не раскидывал пинками сопящих любовников. Только тогда она разворачивалась и скрывалась в весенней тьме, и вой ее, мечтательный и тонкий, летел следом, подобный шлейфу дымчатого пеньюара. По пятам за ней уносились и псы. Последним, зовя ее и сквернословя, бежал Фаррелл. Развеселая брачная процессия всякий раз быстро оставляла его далеко позади, оставляла карабкаться, спотыкаясь, по ржавым железным лестницам в такие места, где он непременно падал, зацепившись за мусорный бак. И все же со временем он неизменно отыскивал их, пролетев вприпрыжку по Бродвею или трусцой перемахнув Колумбус-авеню по направлению к Парку; он слышал, как они шумят на кортах у реки, слышал треск теннисных сеток, раздираемых в клочья над Лилой и ее минутным Аресом. Счет псам шел уже на дюжины, они сбегались со всех сторон. Счастье распирало их, но Фаррелл швырялся в них камнями и орал, и они удирали.
Впереди бежала волчица, она бежала по тротуару или по мокрой траве, удовлетворенно помахивая хвостом, однако глаза ее по-прежнему оставались голодными, а в вое все более явно различалась угроза и все менее явно - томление. Фаррелл понимал, что до восхода солнца ей необходимо отведать крови и что гоняться за нею и опасно, и бесполезно. И все же ночь наматывалась на свою бобину и разматывалась снова, и он вновь и вновь понимал все то же, и мчался по тем же улицам и видел, как те же самые парочки обходят его стороной, принимая за пьяного.
По временам рядом с Фарреллом останавливалось такси, и из него вылезала миссис Браун; происходило это как правило на углу, через который только что кубарем прокатились псы, сшибая корзины, штабелями составленные в дверях магазинов, и разнося по улице содержимое газетных стоек, притулившихся у входов в подземку. Стоящая в платье из черной тафты среди рассыпавшихся кочанов, с грудью, придававшей ей сходство с морским паромом но столь же узкая в бедрах, как и ее дочь-волчица - с растрепанными темно-фиолетовыми волосами, с поднятой вверх рукой, с оранжевым, разинутым в вопле ртом, она была уже не Берникой больше, но оскорбленной богиней плодородия, пришедшей, чтобы погубить урожай.
- Надо разделиться! - кричала она Фарреллу, и каждый раз это представлялось ему хорошей идеей. И каждый раз, потеряв след Лилы, он принимался искать миссис Браун, потому что она-то со следа никогда не сбивалась.
Раз за разом подворачивался Фарреллу и управляющий из его дома - выскакивал из переулков, из дверей, ведущих в подвалы, или спрыгивал с грузовых лифтов, открывающихся прямо на улицу. Фаррелл слышал звяканье несчетных ключей о дощечку, заткнутую управляющим за пояс.
- Вы ее видели? Видели ее, волчицу, убила мою собаку?
Армейский, сорок пятого калибра револьвер, мерцал и подрагивал под толстой, некрасивой луной, точь в точь как безумные глаза управляющего.
- Помечены знаком креста, - он похлопывал револьвер по стволу и, будто маракосом, тряс им под носом у Фаррелла, помечены и освящены священником. Три серебряных пули. Она убила мою собаку.
Голос Лилы прилетал к ним из далекого Гарлема или из близкого Линкольн-центра, и человечек, завившись винтом, проваливался сквозь землю, исчезая в щели между двумя тротуарными плитами. Фаррелл отлично сознавал, что управляющий гоняется за Лилой под землей, пользуясь ключами, которые только у таких управляющих и имеются, чтобы опускаться на лифтах в черные под-под-подземелья, лежащие много ниже велосипедных кладовок, сотрясающихся прачечных помещений, ниже кочегарных, ниже проходов, стены которых украшены шкалами вольтметров и амперметров, а потолки - дородными трубами парового отопления; он опускался в подземные области, где переваливаются, будто киты, величавые, тусклые магистрали водопровода и горделиво дыбятся газовые трубы, и переплетаются корневые системы огромных домов; опускался и крался по тайным ходам со своими серебряными пулями и звякающими о дощечку ключами. Подобраться к Лиле вплотную ему так и не удалось, но и сильно отстать от нее он не отставал.
Пересекая автостоянки, перелетая прыжками над сомкнувшимися бамперами, проскальзывая и пританцовывая между призрачными детьми в флуоресцентных одеждах, скачками, словно спешащий к верховьям лосось, одолевая струи изливающихся из театров людей, торопливо минуя обремененные смертью лица, плывущие в потоке ночной толпы подобно блуждающим минам, и избегая в особенности лиц безумцев, жаждущих рассказать ему, каково оно быть безумцем - Фаррелл всю эту долгую ночь гнался за Лилой Браун по городу. Никто не предлагал ему помощи, не пытался преградить дорогу страховидной суке, прыжками летящей по улицам во главе лавины разномастных, горячечных обожателей но с другой стороны, псам тоже приходилось протискиваться мимо тех же тесно ступающих ног и мстительных тел, что и Фарреллу. Толпа замедляла движение Лилы, и все же он испытывал облегчение, когда она сворачивала на улицы попустынней. Уже скоро ей так или этак придется пролить кровь.
Сновидения Фаррелла, после того как он прокручивал их несколько раз, лишались четкости очертаний, то же самое случилось и с этой ночью. Полная луна соскальзывала с неба, тая, будто ком масла на сковородке, и сцены, завязшие в памяти Фаррелла, начали съеживаться, проникая одна в другую. Куда бы он ни сворачивал, шум поднимаемый Лилой и ее ухажерами, становился все тише. Миссис Браун, выцветая, возникала и исчезала через все более долгие промежутки времени, и лишь управляющий вспыхивал, будто огонь Святого Эльма, в темных проемах дверей и под решетками метро, и ствол его револьвера испускал радужные лучи. Наконец, Фаррелл потерял Лилу окончательно и, как ему показалось, проснулся.