Выигрыш - смерть

Насчет денег? Отдавать надо. Не знаю, что я - третейский суд? Мы искали его на Курском, хотя я и знал - пустое дело, может, заранее "лежку" приготовил. Все равно, рано или поздно высунул бы нос наружу. Получилось, что рано.

Парень слабо знал наши правила, настырный, лез наверх - это его и сгубило. Да еще вшивость. Бритве что? Привез на вокзал и свалил: говорит, по аэропортам покручусь. Уверен - домой спать порулил. Я на вокзале своих предупредил, чтобы смотрели, да что толку? Кто ж знал...

Не нужны мне их деньги, просто обидно, сколько фуфла развелось. Крысоеды, жрут друг друга...

Больше по существу дела Гриценко ничего не сообщил. Недостает показаний Бритвина. Нет и его самого, приобретшего к своим тридцати двум годам две судимости и репутацию жесткого волевого человека, презирающего угрозу ареста и "разбора" на воровской "правилке" и испытывающего страх только тогда, когда кончаются наркотики.

Остается Давид Львович Давыдов, превративший свой дом в "мельницу", на которой ставки захлестывали за сотню тысяч.

Первая встреча с ним оставила приятное впечатление, насколько это вообще возможно при знакомстве с человеком, который давно и дерзко нарушает закон. Поведением Давыдова в этой истории люди его круга были возмущены. Однако претензий к нему не предъявляли - спасало отсутствие прямого поручительства.

Сикач остановил машину возле дома в Малаховке и, предоставив Добрынину и Бреславцу беседовать с соседями, нажал кнопку звонка у калитки. Лай собак за глухим забором усилился. В проеме калитки появился густобровый, с тонким, горбатым носом высокий мужчина лет сорока. Давыдов почти не изменился по сравнению со своей фотографией семилетней давности из личного дела.

- Пожалуйста, проходите,- он бросил цепкий взгляд на удостоверение в руке капитана.- Идите прямо по дорожке, там собаки не достанут.

И сам пошел впереди. Миновав два узких коридора, капитан и Давыдов оказались в просторной комнате с десятком удобных кресел и большим обеденным столом. Винтовая лестница вела на второй этаж.

Известие о смерти Лемешко Давыдов воспринял почти спокойно, только его левая рука начала слегка подрагивать, и. чтобы унять дрожь, он сцепил пальцы рук.

- Знаете, я ожидал чего-то в этом роде, но не так скоро. Правила игры существуют не только в картах. Если сдвинул - играй. Простите великодушно за жаргон. Глубоко въелся азарт. Всю жизнь играю, а что толку? Карты - тот же наркотик. Сколько раз давал слово бросить - но хватает обычно не больше, чем на неделю. Сам себе противен. Вы, наверное, хотите осмотреть дом? Извольте. Я не буквоед, все покажу без всяких санкций. Убийцу надо найти. Многое я могу понять и оправдать в рамках своих, на ваш взгляд, искаженных представлений, но право отнимать жизнь не дано никому, кроме Бога. А я в него верю...

Капитан едва заметно улыбнулся, а в глазах Давида, который перехватил улыбку капитана, вспыхнуло мрачное пламя...

- Вернулся я из аэропорта, устал до чертиков. Наверное, возраст, в тираж выхожу. Заглянул к бабе Насте, как она там наверху. Баба Настя с моей матерью были как сестры родные. Когда мама умерла, баба Настя осталась со мной. И в горести, и в радости. Так уж получилось, что нет у меня ни жены, ни детей - все заменила игра. Карта и приворожит, и изменит, а баба Настя мы с ней душа в душу живем, она мой фарт.

- А где она сейчас?

- На первом этаже, приболела немного...

- Что с ней?

- Да тут такая история. Когда я приехал и поднялся к бабе Насте, у нее то ли сердце, то ли опять астма - дым, знаете, ребята накурили... Одним словом, хрипит, за грудь держится. Ну, я ее мигом в больницу. Вот и судьба - старуха поправляется, а парнишка в ту же ночь Богу душу отдал...

Сикач вошел в комнату, где на низкой кровати лежала укрытая по шею женщина с крупным бледным лицом. На тумбочке грудились различные склянки и упаковки с таблетками. Женщина с трудом приоткрыла глаза. Давыдов бросил укоризненный взгляд на капитана.

- Анастасия Евграфовна, прошу прощения за беспокойство. Вы в больницу попали примерно в какое время?

- Темно было,- больная облизнула губы.- Ночью, утром, не знаю времени. Плохо было очень.

- А что с вами случилось?

- Я спала, а у Давида гости были, разговаривали, о чем - не разобрала, да он сам скажет, м! умница у меня. И тут вдруг грудь сдавило, я кричать, а сил-то и нет, только шепчу... Давид зашел - почувствовал, голубчик. Как он меня вниз сволок - уже и не помню. Привез в больницу, в палату проводил. Я и заснула там, как провалилась.

Получив от хозяина приглашение заходить еще, Сикач покинул дом-крепость. Опрос соседей ничего не дал - у всех, как на подбор, высокие глухие заборы, да и время было позднее.

...В больнице Добрынину повезло, врач, принимавший бабу Настю, оказался на месте.

- Головлева Анастасия Евграфовна - пожалуйста. Поступила в четыре тридцать с сердечным приступом. Больную я обследовал, помню ее прекрасно. Крепкая на удивление для своего возраста женщина. Вам решительно не о чем беспокоиться, да и родственник у нее проворный, пытался всучить мне, знаете ли, презент "за хорошее обслуживание". Ну, берут, берут у нас, не отрицаю, но нельзя же всех мерить на один аршин! Небось, торговый работник удостоил нас своим вниманием,- невесело пошутил врач.

- Не волнуйтесь, Семен Эдуардович,- лейтенант улыбнулся.- В конце концов дело не к профессии. Скажите, не могла ли возникнуть ошибка в диагнозе?

- Я работаю здесь пятнадцать лет. Время достаточное, чтобы избавиться от небрежности, как вы считаете?

- Вы напрасно обижаетесь, Семен Эдуардович, для нас все очень важно И последнее, была ли острая необходимость в госпитализации Головлевой?

- Не могу утверждать совершенно определенно. Субъективное восприятие больного не всегда соответствует клинической картине. С уверенностью могу сказать одно: непосредственной угрозы для жизни не было. Кардиограмма неплохая. Но допускаю, что под влиянием какого-то внешнего раздражителя больная могла разволноваться и почувствовать себя плохо.

Итак, свидетель утверждает, что мешок с телом Лемешко утопили ровно в четыре. Если предположить, что Бритвину помогал Давыдов, то последнему затем необходимо было добраться домой, водворить Головлеву в машину, выехать со двора, закрыть ворота, доставить женщину в больницу. И все это до четырех тридцати. Только дорога занимает час. В машине, которая промчалась мимо Прошкина ночью, с Бритвиным кто-то ехал. Значит, не все действующие лица известны. Но почему Давыдов умалчивает, что Бритвин возвращался? Такая скрытность не делает вам чести, Давид Львович!