Страница 26 из 41
Раздражаясь, я все чаще прикладывался к рюмке, купил гитару и, научившись брать два-три аккорда, смастерил песенку, которая понравилась Ирине, а Бритва от нее и вовсе балдел:
Ты приходишь и хочешь любви,
Сон чужой голубеет в крови.
И мираж, и падение вниз
На игле этот вечный стриптиз.
Ты приходишь и хочешь меня,
Но в душе кандалами звеня,
Отчего же ты плачешь, зачем?
Мы никто, но и были ничем...
Меня мучительно тянуло к Ире, но строить какие бы то ни было планы, живя с наркоманкой,- это, согласитесь, дело дохлое. Забегающие "на огонек" блатные постепенно освоились с моим постоянным присутствием. Я уже не "блажил" - крутиться приходилось среди отпетой публики.
Наше "рабочее время" проходило в треугольнике, вершинами которого служили три "Березки"- две на Ферсмана и одна на Ленинском проспекте, где рядом располагался универмаг "Москва", облюбованный "ломщиками"
Притягательность универмага для криминальных элементов знали и в милиции. Специальные сотрудники чуть ли не ежедневно задерживали аферистов. Но "ломая" деньги при расчетах со спекулянтами, жулик практически ничем не рисковал. Понемногу я присматривался к их работе. Главная трудность состояла в том, чтобы найти "лоха", остальное было делом техники.
Здесь ко мне подкатился Степа Очкарик - небольшого роста, тугой, как футбольный мяч, круглолицый обаятельный армянин. Степа пользовался всеобщим уважением: сам не просрочив ни разу карточного долга, он не спускал неуплаты никому, невзирая на лица. Накануне они с Крахом ездили получить долг в один из воровских притонов, к братьям Бугаям - угрюмым здоровякам-штангистам, известным "беспредельщикам". Почуяв в противнике за карточным столом слабинку, они начинали из него веревки вить, доходило до того, что они вводили новые правила в старые игры.
...Кровати в большой комнате "малины" бы ли заняты парочками неопределенного возраста Изжеванные, с серыми лицами, они беспрестанно подстегивали себя "бормотухой". Пили вчерную - повсюду громоздились темно-зеленые "ноль-восемь".
Бугаи задержали на два дня уплату проигрыша Краху, причем третья часть суммы причиталась Очкарику. Один из дружков недорого продал адрес Бугаев и даже начертил план квартиры. Крах с Очкариком прошли в заднюю комнату, где небритый и опухший Бугай-старший, оттеснив к стене могучим задом почесывавшего шерстяную грудь младшего брата, ради развлечения резался в "терц" с Клячей, облаченным в новые белые джинсы, странно контрастировавшие с общим запустением и грязью.
Младший Бугай вскочил с кровати, как подброшенный пружиной. И не подумаешь, что в этой туше больше центнера:
- А, пришли? Сейчас будем убивать! - Ты сначала деньги верни, а потом убивай,- в словах Очкарика самый строгий ревнитель блатных порядков не усмотрел бы ничего, провоцирующего конфликт. Завидное хладнокровие Степы позволило избежать мордобоя: драка, затеянная после предложения уплатить карточный долг, окончательно бы сгубила репутацию братьев в блатном мире. И хотя деньги так и не удалось получить, Степа марку выдержал.
Очкарик, в отличие от профессионального картежника Краха, вращался в самых различных блатных сферах, работая, так сказать, "многостаночником".
- Снимешь "лоха", подведешь ко мне. Мол, брат хочет жене шубу купить, а чеков не хватает. Старайся не давить ценой, чтобы оставить возможность рассчитаться, когда "сломаем". И спокойно - ты работаешь с нами, мы за все отвечаем.
Рядом с Очкариком сшивался горбоносый брюнет. Я и раньше видел его, но познакомился только сейчас. Давид (не знаю, имя это или кличка) не располагал к себе. Тем не менее работал удачно - привлеченные возможностью удачно спекульнуть чеками, люди переставали замечать его мрачную физиономию.
Карманник Бритва "работал" не больше двух часов в день, нервы не выдерживали. Да и зачем? Миллион все равно не заработаешь, а на девочек, на "ширку" и на черный день - хватало. Вор всегда знает, что впереди - тюрьма. И дело не в устаревших крайностях воровских законов: просто тюрьма - в числе неизбежных издержек производства. На заводе за брак лишают премии, а здесь - свободы.
Сорвав куш, Бритва немедленно покидал место "работы" - и засветиться боялся, и "вмазаться" спешил, нервишки успокоить. Ира тоже спешила - и ей не терпелось. Они сматывались вдвоем после "трудовых свершений", благо квартира была в полном их распоряжении. Видели бы все это ее родители, отбывшие на три года в Монголию.
Степан хорош в деле, но губит его любовь к слабому полу. Нет-нет, да и застанешь его покупающим духи за сотню чеков. Теперь пиши пропало - ждет его какая-нибудь красотка. Как ей устоять - такой подарок из рук обаятельного, живого парня. И работа шла прахом. Духами дело не ограничивалось. Степан дарил телевизоры, дорогие украшения. "Зарабатывал" Очкарик много, но в чулок ничего не откладывал. Как и многие, он неоднократно отбывал по пятнадцать суток, и весь срок его снабжали едой из лучших ресторанов. Степан смеялся:
- А кто, кроме путан, меня накормит, кому я нужен? С вами с голоду подохнешь, такие все деловые. А девочки меня лю-убят!
Впадая в загул, Очкарик не мог остановиться, швырял деньги направо и налево. Помню, после недельного кутежа он попросил у меня в долг тысячу. Для "работы". Я таких денег с собой не носил - подозрительно. Потерпевший вполне мог опознать во мне "нечаянно" толкнувшего его молодого человека. Несколько таких опознаний - косвенные улики. Не прямые, но...
Деньги Очкарику занял Давид. Довольный Степа начал так энергично приставать к потенциальным жертвам, что в спешке предложил свои услуги даже постоянной спекулянтке, отлично знакомой с приемами "ломки" и знавшей всех "рабочих" в округе. Жулики часто реализовывали через нее чеки.
Потолкавшись, Очкарик куда-то пропал. Не появился он и на следующий день. Вечером мы поехали в Битцу. В "Солнечном" обслуга встретила нас с энтузиазмом: деньги приехали! На небрежно брошенное Давидом: "Как дела?" официант шустро выдал новость: