Сделка Политова

Политов докурил свою сигарету и затушил её в пепельнице. Затем он неуклюже помахал руками по воздуху, чтобы выгнать остатки дыма на улицу и с раздражением захлопнул окно.

В своей маленькой, захламлённой комнате он быстрым движением сбросил на неубранную кровать свой заношенный халат и начал одеваться. Он надел брюки, отыскал в шкафу неглаженную рубашку, накинул пиджак. Далее он, более по привычке, которая ещё осталась со службы в департаменте, нежели для этикета, повязал на шею жёванный, впрочем, ещё довольно приличный галстук и вышел в прихожую. Там он всунул ноги в коричневые и нечищеные ботинки, нашел на вешалке потёртый чёрный плащ и вышел за дверь, на лестницу.

Пока он, согнувшись перед дверью, громко возился с ключами, чтобы закрыть старый, тяжело работающий замок, за его спиной послышался неприятный шорох. Вернее сказать, не то чтоб он был неприятным, но для Политова появление этого звука обозначало предстоящую некоторую неловкость и задержку.

– Иван! – услышал он треснувший голос.

Из квартиры напротив, на площадку, выступил пожилой и худосочный человек с остроносой седой головой, в растянутом коричневом свитере и в стоптанных тапочках.

– Да, Валерий Васильевич! – делая голос доброжелательным и не оборачиваясь, ответил Политов. Он продолжал ковырять замок, который как назло не желал закрываться. Ещё Политов с досадой подумал, что так и не сменил его, хотя давно собирался это сделать как раз с той целью, чтобы старик не мог слышать этого громыхания и по нему определять время его прихода и ухода, тем самым навсегда лишить докучливого соседа шанса подловить его в неподходящее время.

А старик между тем подошёл к Политову и, деловито наклонив свою голову на плечо и разглядывая безуспешную борьбу с заевшим замком, вяло заговорил. Политов уже знал наизусть его первые слова:

– А я слышу, кто-то шуршит на площадке, решил поглядеть в глазок – кто. А это ты. Решил выйти, поздороваться, – старик замолчал.

– Мы с твоими родителями, когда они тут жили, хорошими соседями были, – начал он вновь. – Всегда здоровались. Кстати, как они – родители?

– Даже не представлю, Валерий Васильевич, – на мгновение оторвавшись от двери и посмотрев на старика, ответил Политов. – Вы же знаете, я с ними почти не общаюсь.

– А как твоя работа? – безразлично и с какой-то грустью поинтересовался сосед.

– В поиске, – отвечал Политов, всё более усердно терзая ключ в личинке замка.

– Хорошо. Так вот, с твоими родителями мы были очень хорошими соседями. Помогали друг другу, выручали если надо. Конечно, присматривали за квартирами, если кого из нас не было дома. Очень помню – дружно жили.

Политову, наконец, удалось защёлкнуть задвижку замка и, спрятав ключи в карман, он выпрямился и даже сделал движение к лестнице, но сосед, как бы невзначай, перекрыл ему дорогу.

– А вот с отцом твоим, – продолжал старик, взяв Политова за пуговицу плаща и рассматривая её как нечто удивительное, – так мы вообще, можно сказать, друзьями были. Даже в гости друг к другу ходили. Да! Жаль, что ты вот теперь не заходишь. Не хочешь?

– К сожалению, Валерий Васильевич, сейчас это невозможно, я спешу, – скорчив брезгливую гримасу, потому что от старика пахло затхлостью и чесноком, ответил Политов.

– Так нет же, я не про сейчас, а так. Быть может, как-нибудь вечером решишь зайти, а мы посидим. Я могу картошку прекрасно сварить, а если надо, то и чего-нибудь крепенького, – сосед заговорщицки подмигнул левым, с крупными красными прожилками, глазом. – А то ведь мы с тобой соседи, а живём странно. А так же нельзя. Вот раньше между людьми совсем другое отношение было…

Своего соседа Политов не любил. Он не любил его за то, что тот был одинок, стар, жалостлив и слезлив. Таких людей Политов вообще не переносил на дух, откровенно считая, что им было бы лучше переехать куда-нибудь подальше ото всех, чтобы своим видом не отравлять жизнь другим нормальным людям, у которых всё хорошо и всё ещё впереди, а заодно не тратить их время и силы. Но об этих своих заключениях Политов никогда в глаза не говорил, в виду свой воспитанности и осторожности. И, однако же, он не любил этого старика. Но эта нелюбовь, быть может, ещё и могла бы исчезнуть сама собой, так как Политов, по большей части, мало чем и кем интересовался за пределами своей квартиры, и ещё реже думал обо всем этом. Но старик с завидным упорством докучал своему молодому соседу. И докучал страшно. Лишь по чистой случайности Политову иногда удавалось выйти или войти в свою квартиру так, чтобы не повстречаться на лестнице со своим вредителем. И каждый раз эти встречи доводили Политова до высшей степени раздражения и болезненности и сделали старика его личным бытовым и тайным врагом. Медленные пустые разговоры на лестнице, которые регулярно заводил его пожилой преследователь злили Ивана Александровича, и вместе с тем он не знал, как их остановить, как прекратить свою муку, чтобы не сказать старику какую-нибудь дерзость или не показать ему ту ненависть, которая в нём закипала от подобных встреч.

– Валерий Васильевич, я спешу, – с нетерпением прервал соседа Политов.

– Ах да, конечно! – вроде как опомнившись, воскликнул старик, а сам продолжал держаться за иванову пуговицу.

– Так я пойду? – аккуратно выворачиваясь, осведомился Политов, и, совершив хитрый манёвр, очутился на ступеньках. Он уже начал сбегать вниз совсем не интересуясь ответом, когда услышал откуда-то сверху:

– Иван, но ты обещал! Я же ждать буду!

– Как-нибудь! – находясь уже на следующем пролёте, крикнул Политов, и продолжил бежать вниз.

Спустившись с подъездного крыльца и отойдя от него на несколько шагов, Политов почему-то с опаской обернулся и поглядел на свой промокший пятиэтажный дом с тёмным подтёками на стенах и с чёрным дверным проёмом подъезда. Старик за ним не гнался. Успокоившись этим приятным фактом, Иван Александрович как-то обречённо вздохнул и быстро двинулся в сторону троллейбусной остановки.

Политов очень спешил.

На своём пути ему приходилось торопливо огибать широкие лужи, быстро идти грязными дворами, и с какой-то завистью, вспоминая свой дом, мимоходом бросать взгляд на окна домов, в которых уже, из-за пасмурной погоды, кое-где тускло, но так уютно горел свет.

В троллейбус Иван Александрович вскочил в последний момент, когда водитель уже собирался распускать складную дверь. За неимением денег, Политов юркнул зайцем под турникет и, пробравшись в конец салона, встал перед окном. В троллейбусе тоже было влажно и пахло сырой одеждой, шампунем от намокших волос и резиной. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, Иван Александрович задумался. Он задумался так, что чуть было не проехал нужную ему остановку. Такое с ним случалось и ранее. Он старался вытравить из себя эту вредную, мешающую ему жить привычку, которая с некоторого времени прочно укоренилось в нём, но всё было безуспешно. Временами он впадал в такую задумчивость, что не только проезжал, проходил мимо тех мест, куда собственно ему и было нужно, но даже мог пролежать у себя дома чуть ли не с полдня, ничего не делая и даже не шевелясь, а потом как-то вдруг очнуться и подивиться над собой, как это у него так вышло – думать.

Народу возле станции метро, рядом с которой сошёл Политов, было предостаточно. Люди мельтешили и торопились, словно в панике ища место, где можно укрыться от назойливого дождя, цеплялись друг за друга зонтами и сумками, сталкивались и, раздражаясь и ругаясь про себя, продолжали свой суетливый бег. Политов как-то презрительно обвёл происходящее взглядом и брезгливо начал протискиваться сквозь эту беспокойную толчею в сторону широкой улицы, обрамлённой с обеих сторон сталинками из жёлтого керамического кирпича. Наконец, оказавшись на ней, Иван Александрович прошел квартал, пересёк дорогу и очутился на углу улиц, где располагался итальянский ресторан с деревянной летней верандой, проёмы которой, из-за непогоды, теперь были затянуты прозрачными полиэтиленовыми плёнками. Иван Александрович вошел внутрь.