Сделка Политова

– Да.

– Вы, я надеюсь, никуда не звонили за, – он взглянул на часы, – последний час?

– Нет.

– Тогда позвольте на время у вас его изъять, – вежливо попросил Черешнев, протягивая к Политову свою пухлую руку.

Иван Александрович поднял со стола мобильный аппарат и подал его следователю. Тот проворно схватил его и, выбежав в приёмную, отдал его какому-то человеку в штатском.

– Ну-с, теперь полный порядок, – дружелюбно пояснил вернувшийся Черешнев.

– Наверно необходимо рассказать, как всё случилось? – начал было Политов.

– Нет, нет! – запротестовал Черешнев. – Не мне! Сейчас прибудет старший, ему-то вы всё и доложите. А я приехал сюда, так сказать, вперёд, чтобы порядок был. Да вы садитесь, не волнуйтесь!

Действительно, Политов ещё продолжал стоять и из такого положения вести диалог со следователем.

– Я не волнуюсь, – опустившись в своё кресло, ответил он.

«Старшего», как назвал его дружелюбный Черешнев, ждать пришлось сравнительно не долго. Произошло это так.

Оказавшись в кабинете раньше своего начальника, этот Антон Аркадьевич первым делом, словно охраняя Политова, чтобы тот не сбежал, принялся активно и молча ходить по кабинету из угла в угол с заложенными за спину руками. Казалось, что этот упитанный человек просто-таки совсем не умеет сидеть на одном месте, а внутри него помещён какой-то беспокойный моторчик, который почти физически заставляет своего хозяина шевелиться. Таким маятником Черешнев проходил четверть часа, пока в один из моментов, когда он, если следовать терминологии о маятниках, «отклонился» в сторону, на пороге кабинета, перед Политовым, вдруг совершенно бесшумно возник человек. Политов быстро поднял на него глаза.

– Шоныш, Игорь Андреевич, – сухо представился мужчина и сделал шаг в кабинет.

– Я старший следователь по особо важным делам, – продолжал мужчина ровным безликим голосом, держа в руках чёрный кожаный портфель для бумаг. Политов невольно вновь встал и представился в ответ.

– Я знаю, кто вы, – спокойно ответил Шоныш и осмотрел кабинет.

– О, Игорь Андреевич! – обернувшись, радушно воскликнул Черешнев. – А мы вас ждём, ждём!

– Антон, открой, пожалуйста, окно, – без приветствия обратился Шоныш к Черешневу, и уже смотря на Политова спросил, указывая на свободный стол Марины. – Вы не против, если я расположусь здесь?

– Пожалуйста, – согласился Политов и с большим любопытством упёрся взглядом в нового следователя. Это был аккуратный, седовласый мужчина, почти что преклонного возраста, высокий и худой. Лицо его было бледное с желтизной, слегка осунувшееся, но в то же время суровое, хранящее на себе налёт тяжело прожитых лет. Морщины, которые явно имели большую глубину, чем следует в его возрасте, располагались на лице согласно каким-то причудливым законам геометрии: горизонтальные морщины на высоком лбу лежали параллельно выступавшим вперёд надбровным дугам, а морщины на самом лице имели точную перпендикулярность морщинам на лбу. Его глаза – узкие, чёрные и колючие сидели глубоко в потемневших глазницах вблизи носа, который в свою очередь, был высок, мясист и чуть расширялся к кончику. От этого всего его физиономия принимала вид диковинной и озлобленной крысиной мордочки. К этому следует добавить белоснежные бакенбарды, тянущиеся от висков к тонким и вжатым губам, а также рыхлый подбородок, плавно перетекающий в шею.

На Шоныше был одет серый длиннополый плащ, из-под которого выглядывал, в тон плащу, костюм. На шее красивым узлом был повязан чёрный галстук, поддерживающий ворот хорошо выглаженной белой рубашки.

Политову вошедший человек с первых своих слов не понравился, и даже вызвал в нём чувство, похожее на ощущение грозящей опасности. Со стороны ничего удивительного в этом Шоныше вроде бы не наблюдалось, а даже наоборот – выглядел он весьма обыкновенно и серо, как средний человек, которого можно в любую минуту встретить в такую погоду на улице, однако Политов ощутил в себе некое волнение, и даже робость от присутствия поблизости этого субъекта.

Между тем Черешнев уже подскочил к окну, осторожно отставил стоящие на подоконнике цветы в горшках, и открыл его.

– Теперь-то лучше, – медленно и удовлетворенно заметил Шоныш.

Кабинет сразу наполнился погодной сыростью и по воздуху начали разбегаться струйки свежего, но прохладного осеннего воздуха.

Меж тем Шоныш снял с себя плащ и аккуратно повесил его на стоявшую в углу вешалку.

– Не люблю, когда в помещениях душно, – пояснил он, открыв свой портфель, и принялся выкладывать на Маринин стол прозрачные папки с бумагами. – В кабинетах воздух спёртый, а здоровье не вернуть. Позволите? – указал он на документы, оставленные в большом множестве на столе.

– Да, конечно, – Политов привстал, чтобы освободить рабочее место, но Шоныш остановил его.

– Не утруждайтесь, я сам.

Старший следователь бережно сложил все лежащие на столе бумаги в стопку и тяжело перёнес их на соседний стул. После чего он сел за стол сам и вздохнул:

– Так вот… Да, Антон, ещё тебя попрошу, – подняв вверх голову и прищурившись, монотонно вымолвил Шоныш. – Включи, пожалуйста, свет.

– Сейчас, – исполнительно ответил тот.

– Зрение тоже, – добавил Шоныш, как бы в задумчивости, рассматривая свои бумаги.

Черешнев исполнил просьбу и зажёг лампы. Вместе с этим светом, и ещё со стылым и ленивым голосом Шоныша, на кабинет сразу обрушалась какая-то жёлтая тоска и скука. В искусственном освещении, когда оно загорается раньше, чем за окном успевают проступить первые сумерки, всегда есть нечто болезненное и лживое. В такие минуты солнце, показывая своё явное превосходство и, как бы насмехаясь над людьми, начинает светить за окном пусть бледным, но более живым и естественным светом, тем самым обличая ничтожность и жалкость всех человеческих попыток создания искусственных светил.

– Спасибо, Антон, – поблагодарил старший следователь. На минуту в кабинете наступила тишина, было только слышно, как сопит своим носом Черешнев и как шипит дождь за окном.

– Иван Александрович, – официальным тоном вдруг обратился Шоныш к Политову, когда из всех своих бумаг он извлёк какой-то исписанный бланк и его в одиночестве положил перед собой. – Как я понимаю, вы являетесь главным свидетелем по делу о том, что произошло сегодня в стенах этой организации. Ведь вы наши труп?

Он посмотрел на Черешнева и тот утвердительно закивал головой.

Политов промолчал.

– Поэтому мне следует задать вам несколько вопросов о том, что происходило до того, как приключилось это несчастие. Но давайте сначала вы расскажете мне как можно подробнее, останавливаясь на деталях, что предшествовало трагедии. Мой коллега кое-что запишет, – в это время Черешнев достал откуда-то шариковую ручку и какой-то бланк, который разместил на пластиковой подставке с держателем, – но главные показания вы дадите завтра уже в Управлении. Вам позже выпишут повестку. Сейчас же мы с вами проведём своего рода репетицию.

Шоныш говорил это таким голосом, что можно было подумать, что каждое слово ему даётся с трудом, однако это мнение было ошибочно. Те, кто знал этого человека давно, без труда смогли бы определить, что вся ситуация Шоныша начинает почему-то интересовать всё больше и больше. И чем медленнее и отрывистей он выговаривает слова, тем внимательнее следит за всем происходящим.

Политов утвердительно кивнул, и уже хотел было начать свое повествование, как его перебили.

– И ещё. Мне сказали, что вы хотели выйти покурить? Верно? – осведомился Шоныш.

Политов удивился такому вопросу и кивнул головой.

– Да, действительно, я хотел выйти покурить, – подтвердил он, между тем понимая, что об этом его желании могла сообщить только Марина.

– Так давайте, чтобы вас не стеснять, и чтобы вам не отвлекаться – закуривайте тут. Я думаю, никого это не побеспокоит. Окно открыто. Прошу только – на меня не дымите, пожалуйста, – Шоныш попытался улыбнуться. – А пепельницу сделаем…