Страница 58 из 118
Катрин тем временем окончательно пришла в себя. Опершись на руки Сары, она медленно поднялась с пола, немного стыдясь того, что произошло. Маго предложила ей лечь, но она отказалась.
- Мне гораздо лучше. Я хочу остаться при нем. Сегодня ночью я все равно не смогу заснуть. Если он...
Она не посмела произнести вслух то, чего боялась больше всего, но Ксантрай понял ее.
- Я тоже останусь при нем, Катрин. Смерть не решится прийти за ним, если мы будем рядом.
Всю ночь Катрин, Сара и Ксантрай, подменяя друг друга, дежурили у изголовья Арно, прислушиваясь к его дыханию и ловя малейший признак угасания. Два или три раза им показалось, что все кончено, и в эти минуты Катрин чувствовала, как железная рука сдавливает ее собственное сердце. Несмотря на усталость, она часами стояла на коленях у постели больного и исступленно молилась, уступив место у изголовья Ксантраю или Саре. Эта ночь приобрела для нее значение символа, ибо она убедила себя, что все решится в эти часы, которые ползли невыносимо медленно. "Если он доживет до рассвета, - думала она, - то не умрет..." Но продержится ли он до того мгновения, когда солнце озарит лучами землю? Перед уходом рабби Моше сказал, что Арно чрезвычайно ослаб, и в этом он видит главную опасность. Чтобы хоть немного укрепить силы больного, врач заставил его проглотить несколько ложек теплого молока с медом, затем напоил маковым отваром - испытанным успокоительным средством. Арно по-прежнему лежал совершенно неподвижно, и это более всего приводило в отчаяние Катрин. Ей казалось, что слабенький огонек жизни, который еще теплился в этом измученном теле, может погаснуть в любую минуту, от самого легкого дуновения.
Ксантрай также всю ночь не сомкнул глаз. Сидя на скамеечке возле постели, обхватив руками колени, он пристально смотрел на друга, время от времени заговаривая с Катрин, чтобы утешить ее, но больше всего желая внушить надежду самому себе.
- Он выкарабкается, - говорил капитан убежденно, - обязательно выкарабкается. Вспомните, как было в Компьене, Катрин! Тогда мы тоже решили, что ему конец!
Но порой он начинал тереть кулаками глаза, сморщившись и едва сдерживая слезы, не в силах больше выносить этого зрелища - неподвижно лежащего друга с мертвенно-бледным лицом и повязкой на незрячих глазах. Всю ночь, напоминая о зловещем эдикте короля, за окнами слышалось шарканье и топот - это уходили изгнанники, направляясь к воротам Орон. Скольким из них удастся добраться до Бокера или Карпантра - двух южных городов, где к евреям относились терпимо и где иудейская община была богата и сильна?
Было еще темно, когда раздался первый петушиный крик. Колокол монастыря якобинцев пробил приму (6 часов утра), и небо чуть-чуть посветлело. Наконец на востоке показалась яркая полоса, которая начала расти, захватывая все больше места и поглотив в конце концов ночь. На крепостной стене запела труба, возвещая о смене часовых и об открытии городских ворот... В то же мгновение Арно пошевелился.
Сначала руки его нащупали простыню, которой он был укрыт, затем заметались и напряженно застыли в пустоте. Это были инстинктивные жесты слепого, который пытается определить, где он находится. Катрин и Ксантрай, затаив дыхание, смотрели на него. Сердце молодой женщины билось так сильно, что она приложила ладонь к груди. Казалось, достаточно было одного жеста, чтобы раненый вновь впал в оцепенение... Но нет, губы его дрогнули, и он произнес, словно бы в забытьи:
- Ночь... непроглядная ночь!
Услышав его голос, Катрин смогла наконец вздохнуть полной грудью. Замирая от радости, она схватила вытянутую вперед руку и нежно произнесла:
- Ты слышишь меня, Арно? Это я... Катрин!
- Катрин?
Раненый вдруг скрипнул зубами и с ожесточением вырвал руку из сжимавших его ладоней.
- Что вам еще от меня надо? - выдохнул он. - В какую ловушку вы хотите заманить меня? Вы же знаете... что все это бесполезно... вы попусту тратите время! Я не люблю вас! Я вас презираю! Вы... вы мне противны!
Катрин пошатнулась от неожиданного удара, но во взгляде стоящего напротив Ксантрая увидела тень улыбки.
- Он принял вас за другую! Любезную супругу Ла Тремуйля тоже зовут Катрин, вам это хорошо известно. Вероятно, она приходила к нему в темницу. Дайте-ка мне поговорить с ним!
И, в свою очередь, наклонившись к другу, он положил свои руки на худые плечи Арно.
- Слушай меня, Монсальви! Ты в безопасности! Все позади. Ты узнаешь меня? Я Ксантрай, твой брат, твой друг... Ты слышишь?
Но голова Арно склонилась набок, и ответом Ксантраю были только какие-то бессвязные слова. Мгновение, когда он пришел в себя, оказалось коротким, и тьма вновь заволокла рассудок больного. Ксантрай выпрямился и грозно посмотрел на Катрин, уже готовую расплакаться.
- Он не слышит нас, но это пройдет. Очень скоро пройдет.
Обогнув кровать, он схватил Катрин за плечи и слегка потряс ее, не обращая внимания на слезы, катившиеся по щекам молодой женщины.
- Запрещаю вам распускать нюни! Слышите меня, Катрин? Мы его спасем или я постригусь в монахи! Хватит рыдать, вам нужно отдохнуть, выспаться. Чтобы я вас здесь больше не видел! Найдется кому за ним присмотреть. Я тоже иду домой и вернусь вечером... Эй, вы!
Последнее восклицание относилось к Саре, которая вернулась с кухни, принеся кувшин молока. Услышав это непочтительное обращение, цыганка нахмурилась.
- Меня зовут Сара, мессир!
- Пусть будет Сара! Займитесь-ка вашей хозяйкой. Ее надо уложить в постель - даже силой, если понадобится. А сюда пришлите этого парня, который чертовски смахивает на осадную башню. Он будет охранять капитана де Монсальви.
С этими словами Ксантрай энергично расцеловал Катрин И удалился, стараясь не шуметь, но дверью, забывшись, все-таки хлопнул. Сара, пожав плечами, протянула Катрин чашку молока и проворчала:
- Что он себе воображает, этот капитан? Будто я без него не знаю, что тебе надо отдохнуть! Впрочем, он верно сказал - лучшего сторожа, чем Готье, не найти. Мне кажется, он мог бы в одиночку остановить целый отряд!
- Ты думаешь, нам здесь угрожает опасность?
- Еще бы! Ла Тремуйль из кожи вон вылезет, чтобы отыскать своего пленника и отомстить за сожженный замок. Сеньор Ксантрай не умеет держать язык за зубами... да и узнать его в обличье крестьянина было слишком легко! Даже в деревенских обносках и с бородой он остается воином с головы до пят. Я поражаюсь, как его пропустила городская стража. Солдаты, наверное, просто перепились!