Атаульф

Я стал повторять за дядей Агигульфом условный знак. Дядя Агигульф меня бранил и досадовал на мою непонятливость. Наконец Ульф подвел коня и сказал:

— Довольно тут дурью маяться. Тебе, Агигульф, на поле пора, дед заждался.

И меня в седло поднял.

Дядя Агигульф переживать начал, что Ульф на коне поехал. Они-то в рощу пешком ходили. Конные только чужаки ездят. Валамир — он точно решит, что чужаки едут, раз конные. Валамир-то умом недалек.

Ульф дядю Агигульфа не слушал, а дядя Агигульф надрывался и, ко мне обращаясь, вопрошал — где я желаю покоиться, на Долгой ли Гряде, в другом ли месте. Потому что нынче к вечеру быть двум дорогим покойникам в нашем роду. Страшная картина дяде Агигульфу рисовалась: как донельзя растерянный Валамир, с руками по локоть в крови, волочит нас с Ульфом убиенных к дому и рыдает прегорестно. А ему, дяде Агигульфу, кровную месть вершить придется. Друга любимого своей рукой убить.

Так стенал дядя Агигульф, дедом на поле уводимый.

Ульф же молча коня к роще гнал. И только пробормотал сквозь зубы, когда мы за Долгую Гряду перевалили:

— Балаболка.

Сразу за Долгой Грядой открывался луг. Через луг вела хорошо различимая тропа — Марда, должно быть, натоптала, пока усердно бегала в рощу и обратно, еду и питье героям нашим таскала. Да и герои наши в засаду не по воздуху ходили.

Ульф прямо на эту тропу коня и направил. Ехал и ворчал, что тропа как раз на село указывает. Так-то село грядой закрыто. Ну да на тропу глянешь — мимо не проедешь: там, там, за грядой село стоит.

На коне мы быстро до рощи добрались. Дальше тропа загибалась, рощу обтекая, и точно в том месте между деревьев скрывалась, где, должно быть, засада и пряталась.

Ульф уже и ворчать перестал. Конь сам шел, и направлять не надо было. Следы пребывания в роще героев все явственней становились. В развилке ветвей одного из молодых дубов череп кабаний белел. Ульф коня остановил, некоторое время прислушивался, а потом молвил мне:

— Ну давай, курлыкай что ли.

Я старательно закурлыкал с присвистом, как дядя Агигульф учил. Поначалу никто нам не отвечал. Но тут конь Ульфа потянул ноздрями воздух и вдруг заржал призывно. И почти тотчас откуда-то из-за деревьев ему ответило ржание другого коня.

— Там он, — проговорил Ульф, направляя коня в ту сторону, откуда доносилось ржание. Впереди виднелся просвет — полянка. Конь пошел было туда, но Ульф не дал — повернул коня и назад поехал. Я все оглядывался, но позади все было тихо.

— Куда это мы? — удивился я.

— Ну-ка еще покурлыкай. Да веселее, с присвистом, — велел вдруг Ульф.

Я снова стал курлыкать, покуда Ульф не тронул меня за плечо — хорош, мол.

Отъехав подальше, Ульф остановил коня и велел мне спешиться. И сам спешился. Ульф сел на землю и мне махнул, чтобы я тоже садился.

Так мы сидели с Ульфом рядком и чего-то ждали.

Ждали недолго. Со стороны полянки между деревьями выросла фигура Валамира. Ульф тихо шепнул мне:

— А ну присвистни, а после окликни его!

Я присвистнул и позвал Валамира по имени.

Тут Валамир замер, головой повертел и крикнул наугад:

— Кто здесь?

Я ответил степенно:

— Дядя Агигульф зовет меня Атаульфом.

Валамир шумно обрадовался:

— Никак, Агигульф тебя со снедью прислал?

Шагнул ко мне и вдруг отпрянул, когда из травы перед ним вырос Ульф. Ульф же стоял, улыбаясь, и меч держал у горла валамирова.

Я увидел, что Валамир растерялся. Но быстро нашелся и принялся на меня кричать:

— Что ты здесь свистишь да курлычешь? Я тебя уже давно выслеживаю. Настоящий воин — он бесшумно ходит. Чему только тебя Агигульф учит…

Я удивился тому, что Валамир на меня сердится. Сказал:

— Как — зачем свищу да курлычу? Ведь это ваш с дядей Агигульфом условный знак, чтобы ты нас распознал и не убил, сидя в засаде!

— Какой еще условный знак! Может, у Агигульфа это и условный знак, да только не с мной…

Тут Ульф не выдержал — захохотал. И меч от валамирова горла убрал.

Правду говорит дядя Агигульф — недалек умом Валамир. Только сейчас вдруг понял, что Ульф вернулся. От меня отворотился немилостиво и к Ульфу обратился:

— Откуда же ты взялся, Ульф? Ты же у вандалов должен быть.

— Должен, да не тебе, — сказал Ульф. — Вернулся… Ладно, веди, показывай засаду вашу. Меня брат мой Агигульф прислал. «Иди, — говорит, — Ульф, осмотри засаду нашу. Ты, — говорит, — Ульф, у Лиутара, сына Эрзариха вандальского, в десятниках ходил, в далеких походах побывал, много чужаков порубил и повидало поболее моего.» Я брату моему Агигульфу говорю: «Так ведь Валамир в роще сидит. Зарубил меня Валамир». А Агигульф так мне отвечал: «А ты мальца с собой возьми тарасмундова. Валамир мальца признает, вот и тебя ради мальца не зарубит». Ну, тут уж все страхи с меня долой, сам понимаешь. Взял я мальца и без всякой опаски в рощу поехал…

Я слушал и дивился. Вовсе не говорил дядя Агигульф такого. И Ульфу страх вовсе неведом. Я уж рот раскрыл, чтобы возразить и истину восстановить. Но потом понял, что то, видимо, хитрость была воинская. Ульф от вандалов ведь вернулся. Он в вандальских хитростях да лукавстве с головы до ног искупался и сам теперь хитер да лукав стал.

А Валамир спросил Ульфа недоверчиво:

— Ты и вправду десятником был у Лиутара вандальского?

На то Ульф ответил:

— Нет. Спал под осиной и пригрезилось мне. Листья нашептали.

— А-а… — протянул Валамир. Я не понял, поверил он Ульфу или нет.

И пошли они засаду смотреть.

Вышли мы на полянку. На противоположной стороне полянки, ближе к середине, кустарник разросся. Возле кустарника шалашик приткнулся. Конь валамиров неподалеку бродил и травку пощипывал. Близ шалашика большое кострище нагорело. Жирное, черное. Кости обгорелые в кострище виднелись. С одной стороны седло, снятое с коня, лежало, а к седлу кувшин притулился. Я в кувшин сунулся — брага. Немало славных пиров видала эта полянка. Много бесед неторопливых слышали эти деревья, что полянку обступили.

Валамир объяснять начал, что место это дивное. Всю рощу с этого места слыхать, где что происходит. Лист с дерева не упадет, чтобы Валамир, здесь сидя, того не услыхал. Вам-то с непривычки, может быть, и не слышно, а вот у него, Валамира, даже голова болит, звуками переполненная. Желуди падают — стучат. Мыши-полевки с того края рощи оглушительно скребутся. Совсем одолели, проклятые. А уж как кабаны возиться начнут — так и вовсе спасу нет, хоть беги. Уши разрываются. Вот такое уж тут место.

Я, валамиров лепет слушая, одновременно за Ульфом следил. Ульф вдруг на дедушку Рагнариса походить начал. Багровой краской налился, как закат в ветреный вечер. Подбородком затряс, совсем как дедушка. И вдруг заревел натужно:

— Убью!..

Валамир на полуслове речь свою оборвал и отступил от Ульфа на шаг. Ульф помолчал и уже спокойным, тихим даже голосом заговорил:

— Гнездовье это оставить. В село со мной пойдешь. Так старейшины велели.

Пока Валамир понуро коня седлал, я спросил Ульфа тихонько:

— А старейшины ничего не велели.

Ульф поглядел на меня и сказал:

— А не велели — так велят.

Жатва в этом году была торопливая. С оглядкой работали, с беспокойством. Дед всякий раз как жатва глаз с неба не сводит, дождей боится. В этом году еще то в сторону Долгой Гряды поглядит, то в сторону реки.

После трапезы дедушка Рагнарис, от усталости охая, к Хродомеру отправился.

А отец мой Тарасмунд вандалку эту, Арегунду, отвел в сторону и о Велемуде спросил. К ним мать моя Гизела подошла и дядя Агигульф, а за дядей Агигульфом и я сунулся послушать.

Поначалу мне было боязно к этой вандалке подходить, я один и не решался. Больно лютой она казалась. Даже дядя Агигульф ее робел, я видел.

Те чужаки со всех сторон село окружили, будто из-под земли выросли. Только что, кажется, никого не видать было — и вот уже они повсюду.