Страница 34 из 48
К нему подбежал ассистент - помочь справиться с громоздкой и тяжелой амуницией.
- Валер, ты обедать будешь? - спросил он, принимая сверкающую кольчугу.
- А что там?
- Рыба, как обычно... - скривился парень.
- Ладно, Миш, давай. Только скорее - мне ехать надо! - Фил взглянул на часы и усмехнулся, увидев, как осторожно ассистент складывает кольчугу. Да что ты с ней возишься - не бойся, не помнется!
XXXIX
Если бы кто-нибудь из друзей застал Пчелу за этим занятием - насмешкам и издевкам не было бы числа.
Витя Пчелкин сидел на диване в старой двухкомнатной хрущобе своих родителей и держал растянутый между выставленными ладонями моток пряжи, а его мать быстро и сноровисто сматывала шерсть в клубок. Судя по всему, это занятие было для Пчелы довольно привычным - он следил за движениями матери и плавно покачивал руками, чтобы нитка шла легко и не застревала.
Это и в самом деле было так. Витя был поздним ребенком - он появился на свет, когда его родителям уже перевалило за сорок. К своему сыну они относились как к главному богатству в своей жизни. С раннего детства мальчик был окружен самой трепетной и нежной любовью. И такое же чувство правда, тщательно скрываемое от чужих глаз - Витя испытывал к своим родителям. Он и сейчас старался не доставлять им огорчений, ни одна их просьба не оставалась невыполненной. Мать увлекалась вязанием и очень любила мотать шерсть с рук сына, и Пчела часто и не без удовольствия помогал ей в этом.
Он смотрел, как морщинистые, покрытые сеткой вен руки матери сматывают шерсть в клубок и думал о своем.
Чеченские друзья Пчелы предложили Бригаде новое дело. Мало того, что оно сулило солидную прибыль, причем не только Бригаде, но и Пчеле лично. В случае его реализации Витя рассчитывал встать во главе крупного проекта, вырваться из-под надоевшей опеки Белова и зажить, наконец, своим умом. Но даст ли этому делу ход Саша? Сегодня должно произойти главное - будет принято окончательное решение.
Рядом за столом сидел отец Пчелы. Перед ним была расстелена старая немецкая карта Берлина. Карта давно дышала на ладан - протертая до дыр на сгибах, местами прожженная и надорванная, она выглядела настоящим музейным экспонатом. Василий Викторович, низко склонившись над столом, самым тщательным образом перерисовывал фрагмент карты на вырванный из тетрадки в клеточку листок.
- Бать, ты скоро? - поторопил его Пчела. - У меня времени впритык.
- Успеешь, - не отрываясь от своего занятия, пробурчал отец. - Мне семьдесят, и то не тороплюсь. Вот смотри.
Пчела, покачивая руками, вполоборота повернулся к отцу.
Василий Викторович показал ему свой рисунок и немецкую карту. Поочередно тыкая пальцем в обе бумажки, он объяснял сыну, где на них что.
- Это - Рейхстаг. А вот это, - вот, видишь? - та самая улица, где меня осколком жахнуло. Вот она... Ну, теперь там все по-другому, конечно. Но ты, Витя, все равно разыщи эту улицу и положи там цветок. Красную гвоздику.
- Может, розу? - предложил Пчела.
- Ну зачем розу? - отец терпеливо улыбнулся ему, словно неразумному малолетке. - Я же сказал - гвоздику. Только купи ее в Москве, да смотри, импортную не бери, бери нашу, подмосковную... Сделаешь?
Пчела кивнул. Шерстяная нитка описала последний виток, и его руки словно освободились от пут. Валентина Степановна опустила клубок в картонную коробку и робко предложила:
- Витюш, может, еще моточек?
- Мам, времени нет, серьезно... - покачав головой, Пчела приложил руку к груди и встал с дивана. - У меня ведь до самолета две встречи еще. Список лекарств где?
- В серванте, внизу, - показала мать. Пчела открыл створку серванта и взял еще один тетрадный листок, исписанный круглым материнским почерком. Он повернулся к родителям и улыбнулся:
- Ну все, давайте прощаться...
Ему и в самом деле нужно было спешить - до решающего разговора с Белым предстояло еще встретиться с Вахой и Асланом, чтобы обсудить все нюансы нового проекта. К тому же Пчела оказался без машины, поскольку Фила, доставившего его к родителям, срочно вызвали на съемки. К Аслану ему предстояло добираться самостоятельно.
Да, разговор с Сашей обещал быть трудным, при этом Пчела мог рассчитывать только на себя. Филу большинство коммерческих предприятий Бригады были, в общем-то, по барабану, ну а Кос - как это случалось в последнее время постоянно - наверняка встретит любое предложение Пчелы в штыки.
Так что убеждать Белого в перспективности нового дела, предложенного чеченцами, предстояло ему одному.
XXXX
После нескольких дней почти непрекращающегося снегопада наконец-то выглянуло солнце. Оно отражалось тысячами искорок в свежевыпавшем снеге, в широких окнах и на блестящих оцинкованных крышах окрестных домов.
Оля вышла на крыльцо их загородного дома на Рублевке и зажмурилась после затянутого в шторы и занавески помещения неудержимый водопад солнца ее буквально ослепил.
С тех пор, как она вернулась из Америки, Оля почти постоянно находилась в подавленном состоянии. Виной тому был ее муж - Белов совсем перестал таиться и практически в открытую крутил роман с наглой и развратной актриской. То, что до отъезда во Флориду было для Оли лишь смутным подозрением, по возвращении в Москву оказалось отвратительным, гнусным и очевидным для всех без исключения фактом.
Ее душила обида и злость, поэтому первым ее порывом было - немедленно уйти. Но по зрелому размышлению Оля пришла к выводу, что открытый разрыв с Беловым - не в ее интересах. Во-первых, Саша был ей по-прежнему дорог, и терять его навсегда она не хотела. Зная крутой характер мужа, Оля вполне резонно опасалась, что стоит ей громко хлопнуть дверью - и Белов запросто может закрыть для нее эту дверь навсегда. А во-вторых, к своему удивлению и даже некоторому стыду, Оля поняла, что ей совсем не хочется жить прежней жизнью - в крохотной бабушкиной квартирке или на старой даче, без охраны, без прислуги, но зато с постоянной заботой о хлебе насущном. Оказалось, что она настолько от этого отвыкла, что сама мысль о ежедневной работе (где? кем?) оказалась пугающе недопустимой.
После мучительных колебаний Оля поделилась своей бедой с бабушкой. Совершенно неожиданно для Оли бабушка не возмутилась, не стала призывать на голову изменника все кары небесные. Ее реакция на слова внучки оказалась куда более спокойной и взвешенной. Тихим, бесцветным голосом бабушка выложила серию избитых советов, смысл которых сводился к одному: "Терпи, Оленька, перебесится - снова твой будет".