Страница 9 из 17
- Я такой от рождения, - Пиноккио кинул в осла яблоком.
Яблоко больно ударило Баратынского по носу и осел сел под деревом.
- И-ай! - сказал он обиженным тоном. - Ну все! И-а! Это последняя капля моего ослиного терпения! Из-за тебя я забыл стихи, которые придумал! Но ты за это заплатишь!
- Что ты сказал, осел тупой?! - страус не поверил своим ушам. Никогда еще Баратынский не смел с ним так разговаривать.
- Что слышал! И-а! - огрызнулся осел. - Сегодня перед обедом все звери соберутся и наваляют тебе как следует за то, что ты меня обижал! А твоего петуха съедят в супе! Мне обещали ножку!
Пиноккио медленно поднялся, подошел к Баратынскому, и дал ему такого мощного пинка, что осел взлетел над землей, как шакал, пролетел по воздуху и упал в водоем прямо на старую черепаху по кличке Гамбургер, которая в это время загорала на листе кувшинки. Баратынский так сильно ударился животом об панцирь, что весь воздух вышел из него, и осел пошел ко дну. Он бы так и утонул, если бы черепаха не вытащила его на берег и не врезала бы ему такого пинка по заднице, что осел поднялся в воздух и улетел обратно туда, откуда прилетел, но не к черепахе, а к страусу Пиноккио, который встретил его копытом в одно касание, и Баратынский полетел назад к Гамбургеру. Черепаха уже спускалась одной ногой в воду, когда увидела в воздухе крутящегося осла. Тогда она резко приподняла жопу и отпнула от себя Баратынского. Несчастный осел, который уже думал, что это его последний перелет, полетел опять к страусу. Пиноккио подпрыгнул и встретил осла головой. Голова у страуса была немного кривая, поэтому осел полетел вкось, и черепахе пришлось метров двадцать бежать вдоль берега, чтобы успеть отбить Баратынского.
- И-аааааай! ? пронесся над водоемом ослиный стон.
Пузыревич вынырнула из-под воды, посмотреть, кто это здесь перелетает, и квакнула от неожиданности. - Куак!
Пиноккио так увлекся, что прыгал на берегу, позабыв про неприятности. Но вдруг вспомнил, что их с Моисеевым собираются покарать. Страус плюнул на игры с ослом, сел и задумался. А Баратынский врезался в землю и надолго потерял сознание.
ГЛАВА 17
В КОТОРОЙ ПИНОККИО И МОИСЕЕВ РВУТ НОГТИ
Пиноккио думал.
- Дело пахнет жареным, - сказал наконец он. - Надо нам, Петруша, рвать ногти.
- Рвать ногти? Ко-ко!
- Да. Нам нужно сматываться! Иначе тебе, Петя, крышка от кастрюли!
- Может быть, твой знакомый осел преувеличивает? Ко-ко! Я не верю, что такие прекрасные, свободные от предрассудков животные могут так поступить.
- Ты ошибаешься! Я этих животных хорошо знаю. Если они решили, кого сожрать, то им по фигу - предрассудки, не предрассудки! Мотаем отсюда в заброшенный город! Там у меня есть знакомые бандерлоги.
- Ко-ко! В город! Я всегда мечтал жить в городе!
-- Тогда полезай ко мне на спину.
-- Ко-ко! - Моисеев запрыгнул к Пиноккио на спину и они поехали.
ГЛАВА 18
В КОТОРОЙ ПОЙМАЛИ ВРЕДИТЕЛЯ
Куры неслись теперь регулярно. Но яйца были мелкие и не белые, как раньше, а какие-то голубые в крапинку. Что, конечно же, не осталось незамеченным теми, кто в них был заинтересован.
Каганович проснулся, потянулся, тряхнул хвостом, спрыгнул с жердочки и вышел во двор поклевать просо. Наконец-то он достиг того, чего заслужил. Наконец-то ему стало не нужно надрывать пупок за кусок хлеба и искать случайных связей. Теперь у него была надежная крыша над головой, полно жратвы и куча товаристых куриц под крылом. Каганович за последнее время даже слегка растолстел от счастья.
В дальнем углу двора сидела в ямке его любимая курица Табакова. Каганович прищурился и пошел к ней, чтобы по-утреннему оттоптать, когда ему на голову опустился полиэтиленовый мешок.
- Поймали вредителя! - услышал попугай чей-то радостный крик.
ГЛАВА 19
В КОТОРОЙ ОСЛА БАРАТЫНСКОГО ВЫГНАЛИ ИЗ БАНДЫ
Когда Баратынский очнулся, он побежал жаловаться зебре на страуса. Но Пиноккио с Моисеевым были уже далеко.
Кащенко дослушала осла и побагровела, потому что уже знала, что Пиноккио сдристнул.
Зебра спустилась с возвышенности вниз к зверям, схватила осла за уши и нагнула вперед и вниз.
- И-ай! - завыл Баратынский.
-- Это тебе за то, что ты, ишак, оставил банду без обеда, - зебра дернула осла за уши и Баратынский ударился подбородком об ее колено. Если бы он был двуногим животным, вроде гуся Лапкина, он бы не удержался на ногах. Он обязательно упал бы и Кащенко задолбала бы осла ногами. Но осел был четвероногим, потому что небо заботится о тупых животных.
Зебра закричала:
- Иди из банды вон! Ты позоришь всю банду! Из-за таких, как ты, звери считаются безмозглыми!
Баратынский опустил ушастую голову и зашагал, шатаясь, прочь, вдоль расступившегося зверья. У осла все перед глазами крутилось, и не держали ноги.
ГЛАВА 20
В КОТОРОЙ ПИНОККИО ОКАЗАЛСЯ МЕЖДУ ДВУХ СТВОЛОВ
Пиноккио бежал, не разбирая деревьев. В голове не осталось ни одной приличной мысли. Он хотел только убраться подальше от опасности, а там уж сесть и как следует подумать про все дела. Главное, что они с Моисеевым во время унесли ножки. Страус усмехнулся. Интуиция и на этот раз не подвела его. Он сразу почувствовал, что осел не гонит, слишком осел был тупой. Дерево слева, куст справа, дерево справа, дерево слева, куст, дерево, пенек, ррраз! перепрыгнул, дерево слева, раз! обошел, дерево прямо, раз! обошел, раз! обошел, говно прямо, раз! не наступил, ну и куча, это слон, раз! дерево справа, раз! яма, раз! нора, раз! перепрыгнул, червяк Свистунов высунулся, успею хвост оторвать? раз! ушел под землю, два дерева прямо, между - щель, раз!
Страус застрял между двух деревьев. Моисеев, сидевший у страуса на спине, перелетел через Пиноккио и приземлился в кусты диких роз.
Пиноккио открыл глаза и поднял голову. Впереди под кустом лежал и жалобно кудахтал его бой-френд Моисеев. Хвост у Мосеева ободрался, а из красного зада торчали длинные шипы. Страус дернулся вперед, чтобы помочь петуху, но не смог. Его туловище крепко сидело между двух стволов.
ГЛАВА 21
В КОТОРОЙ СТРАУС ПИНОККИО И ПЕТУХ МОИСЕЕВ ЛЕТАЮТ
Баратынский шел по лесу и жевал чертополох. Все кости и хрящи болели. Уши повисли по бокам головы, как китайские косички. А хвост болтался за спиной как плеть и стал бесполезен против мух. Мухи свободно ползали по ослиной жопе и кусались в свое удовольствие.