Страница 55 из 68
- Вещи взяли?
- Ничего! Горничная ихняя куда-то убежала, - наверное, боится, что и ее арестуют. А вещи у нас остались - все чисто: и ковры, и шкафы, и кровати все у нас. И коняка. Я ее теперь поить буду.
- И все это ваше будет, да?
- Наше, - Петька помедлил. - Нет, заберут, наверное, в клуб, что на Житомирской. Туда же все реквизированное свозят - диваны, зеркала. Там театр показывать будут и туманные картины, и все даром... А знаешь, Васька, вдруг спохватился Маремуха, - это, наверное, мой папа все рассказал про доктора! Вчера утром к нам пришел Омелюстый. Он в дом не заходил, а попросил, чтобы я тихонько вызвал ему папу. Я вызвал, и они долго в кустах над скалой сидели, потом папа с Омелюстым куда-то пошел. А вернулся и уж больше с доктором не говорил. Вот я и думаю: папа, наверное, рассказал про него в суде, правда?
- Ребята, а где здесь Манджура живет? - послышалось в эту минуту рядом.
Я даже отпрыгнул в сторону. Около калитки стоял красноармеец - молодой веснушчатый парень. Он был подпоясан солдатским ремнем с двуглавым орлом на медной пряжке. Под мышкой у красноармейца была зажата тетрадка, а в руках он держал тоненький синий конверт.
- Папы дома нет! Он в типографии.
- В типографии? А кто же пакет примет?
- Я сейчас позову тетю. Подождите.
- Погоди! - скоро окликнул меня красноармеец. - "Тетю, тетю"! А сам-то ты грамотный?
Я утвердительно кивнул головой.
- Сын его?
- Да.
- Ну, вот видишь, - улыбнулся красноармеец. - Распишись, только поаккуратней, - приказал он, подавая мне раскрытую книжку. - Ищи-ка тут Василия Манджуру, а рядом крестик. Возле крестика и распишись.
- Василия? Да ведь папу зовут Мирон! - ответил я.
- Мирон?.. Мирон?.. - озабоченно протянул красноармеец, но тотчас же, тряхнув головой, решил: - Ничего, какая разница: Мирон, Василий? Это наш писарь опять напутал. Расписывайся.
Прижав к колену книжку, я написал свою фамилию. У меня дрожала рука. Второе "а" я написал косо и залез на соседнюю клетку. Красноармеец взял обратно разносную книгу, отдал мне конверт и пошел прочь.
Петька Маремуха сразу потребовал:
- А ну, покажи!
Усевшись на крылечке, мы стали разглядывать этот тоненький конверт, в который была вложена какая-то бумажка. Она прощупывалась пальцами.
На конверте крупными буквами было написано:
"Здесь, Заречье, Крутой переулок, дом 3, Василию Мироновичу Манджуре".
- Васька, ведь это тебе письмо! Открой, - сказал Маремуха.
Петька прав! Меня зовут Василий, а по отчеству Миронович. Но ведь я ни от кого никогда не получал еще писем. Кто бы это мог писать мне?
- Нет, это, наверное, ошибка, - медленно ответил я Петьке. - Я покажу папе, пускай он разберется.
- Вот чудак! Боягуз! - еще больше засуетился Петька. - Ну, разорви конверт, что тебе стоит?
Теперь мне уже просто хотелось подразнить Петьку.
- Тебе какое дело? Мое письмо: хочу - открою, хочу - нет.
Петька обиделся.
- Я давно знаю, что ты не товарищ! - тихо протянул он.
- Я не товарищ? Да? Ну, тогда убирайся! Ищи своего Котьку! Уезжай к нему в Кременчуг! - набросился я на Маремуху.
Петька, вконец обиженный, встал, зашмыгал носом и, не сказав ни слова, поплелся к калитке.
Мне стало совестно: я ни за что ни про что обидел его. Он хороший хлопец, что ни говори! Догнать разве? Да ну, не стоит. Все равно до вечера забудется.
Но что же в конверте?
Я осторожно разорвал конверт и достал сложенную вдвое беленькую бумажку. Когда я читал ее, буквы, напечатанные на машинке, прыгали у меня перед глазами:
Гр. В.М.Манджура!
Уездная Чрезвычайная комиссия вызывает Вас на 5 августа к 10 часам утра к следователю т. Кудревич (Семинарская улица, № 2, комната 12, 2-й этаж). За неявку ответите по закону.
Комендант ЧК Остапенко
Письмо прислано из того большого двухэтажного дома на Семинарской улице, в котором помещается Чрезвычайная комиссия. Окна нижнего этажа в этом доме затянуты решетками. В палисаднике растут высокие серебристые тополя, и тень от них по утрам падает на Семинарскую улицу. Круглые сутки вокруг этого здания ходят часовые в буденовках. Я знаю, что за железными решетками сидят, дожидаясь суда, два петлюровских министра, графиня Рогаль-Пионтковская, владелец водяной мельницы Овшия Орловский и много петлюровских офицеров. Когда ушел Петлюра, эти офицеры остались здесь, в нашем уезде, и поступили на службу украинскими попами в автокефальную церковь. Они поддерживали связь с теми бандитами, которые грабят людей на одиннадцатой версте за городом.
Но зачем я нужен Чрезвычайной комиссии? Может, хотят принять меня в юные разведчики, чтобы я помогал ловить петлюровцев по селам? А в самом деле? Приду я завтра туда, дадут мне коня и кожаное седло, дадут две бомбы, винтовку и скажут: "Поезжай!" Что, не поеду? Конечно, поеду! Не смогу разве ловить этих петлюровских офицеров? Еще как смогу! Ведь в отряде Чека есть хлопец чуть-чуть постарше меня. Он часто пролетает галопом по улицам и даже на мосту, где нельзя ездить быстро, несется как сумасшедший. Этот хлопец носит черную каракулевую кубанку с красным верхом и кожаную куртку, перепоясанную портупеями. Ему выдали маузер в деревянной кобуре, и он, пуская лошадь рысью, всегда поддерживает его рукой. Куница мне говорил, что всю семью этого мальчика порубали в Проскурове бандиты из шайки Тютюнника, только он один уцелел и убежал к большевикам.
Как мы завидуем этому мальчику, когда он, не глядя на прохожих, пришпоривая своего пятнистого коня, прижавшись грудью к луке седла, скачет по Житомирской к себе, в Чрезвычайную комиссию! Кто бы из мальчишек ни шел в эту минуту по улице, каждый обязательно остановится и долго-долго глядит ему вслед.
Все знают этого паренька у нас в городе. Вот бы мне поступить к нему в помощники! Да я бы каждого его слова слушался, лишь бы можно было мне скакать с ним вдвоем где-нибудь в поле, знать, что нас дожидаются в городе, как настоящих красноармейцев. Только вряд ли возьмут меня на такую службу. Ведь этот парень, наверное, и в боях бывал, и с петлюровцами воевал - его все знают...
Мне хотелось догнать Петьку, показать ему повестку, похвастаться перед ним, трусишкой.