Страница 19 из 121
Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Украины слушал меня очень внимательно, два раза брал большой зеленый карандаш и что-то записывал у себя в блокноте, и тогда я задерживался, но он кивал мне головой, чтобы я продолжал.
Когда я начал рассказывать, как Печерица обидел Полевого, напечатав о нем целую статью в газете, секретарь спросил:
- Значит, Печерица настаивал на увольнении инструктора лишь потому, что тот не научился еще говорить по-украински?
- Ну да! И еще как настаивал! Великодержавным шовинистом Полевого обозвал. А какой тот, спрашивается, шовинист, если он большевик с первых дней революции? Еще осенью восемнадцатого года они в Летичеве советскую республику провозгласили. Вот как! Первую на Подолии. Ему Советская Украина дорога, и нам, фабзайцам, Полевой все время говорит, чтобы мы изучали и любили язык украинского народа, среди которого живем. А одного хлопца, который плохо отозвался об украинском языке, Полевой так отругал, что держись. "Какое ты, говорит, имеешь право, пацан несознательный, с таким пренебрежением отзываться о языке народа, чей хлеб ешь? Ведь это украинский селянин своим трудом и потом для тебя хлеб вырастил, а ты над мовой его смеешься?" Но, с другой стороны, если разобраться, зачем, скажите, заставлять Назарова насильно с бухты-барахты учить украинский язык, когда он еще и года на Украине не прожил? - спросил я горячо.
Секретарь улыбнулся, и я, ободренный его улыбкой, продолжал:
- ...Теперь получается вот какая история. Закроют фабзавуч. Ну хорошо, у кого батька или мама в городе живет, они ему, факт, помогут, пока он устроится. Ну, а что делать тем хлопцам, кто из детских домов к нам пришел? - вот вопрос.
Ведь их отцов поубивали петлюровцы, и у них в городе никого нет, и самое-то главное - жить им будет негде. Так они спали в фабзавучном общежитии, а сейчас, как закроют школу, Печерица хочет в этом доме поселить учеников музыкального техникума. Они ему дороже всего, они в его хоре поют. А куда же фабзайцы денутся? А ведь наше обучение государству ничего не стоило: на полной самоокупаемости школа была. Сделаем сами соломорезки продадим крестьянам и на это существуем. И нам хорошо, и крестьяне машины имеют. Смычка происходит между городом и деревней. Мы думали, окончим школу, станем рабочими, пошлют нас на заводы, в Донбасс, а вместо нас других хлопцев наберут. А тут вдруг такое получается... А все через Печерицу...
Секретарь снова улыбнулся и сказал:
- Ты погоди, не горюй особенно. Положение не столь уж безнадежное, как тебе кажется.
- Да нет, в самом деле, вы подумайте только, - ободренный его словами и распалившись еще больше, сказал я, - у нас на городской бирже труда своих безработных хватает, а еще нас им подбросят. Учились, учились - и на биржу... Даже допустим, биржа разошлет нас по кустарям учениками. Что мы будем делать, вы подумайте, - кастрюли лудить или корыта хозяйкам запаивать? Да разве об этом мы мечтали, когда шли в фабзавуч? И разве мы виноваты, что больших заводов в округе пока нет?
Секретарь перебил меня, возвращаясь к рассказанному мною раньше:
- Он действительно так сказал: "Никто не даст закоптить голубое небо Подолии дымом заводов" или ты это выдумал для красного словца?
- Вы что думаете, обманываю? - обиделся я. - Так и сказал!
- Любопытно. Очень любопытно. Я не знал, что он так откровенно действовал. Какой пейзажист нашелся! К счастью нашему, народ Украины не спросит его, где надо строить заводы. Там, где надо, - там и построим. Кое-где небо подкоптим, и воздух от этого в целом мире свежее станет.
- Нам и Полевой все время толковал, что без индустриализации нашей стране жить нельзя. Заедят нас тогда иностранные капиталисты, - согласился я со словами секретаря.
- Правда? Это хорошо! Вас можно поздравить с умным директором. Настоящий руководитель даже самого маленького дела должен всегда чувствовать революционную перспективу. Скажи, сколько вас, таких молодцов, в фабзавуче?
- Пятьдесят два... И все мы уже в профсоюзе металлистов состоим.
- Комсомольцев много?
- Больше половины.
- А когда, по плану, у вас должен быть выпуск?
- В мае. Скоро. В том-то и дело!
- Все ваши хлопцы захотят поехать в другие города?
- Еще как захотят! Пешком пойдут! А для чего же мы учились? Когда поступали в школу, то нам так и обещали, что станем работать на больших заводах...
- Ты сегодня приехал? - неожиданно спросил меня секретарь, снова записывая себе что-то в блокнот.
- Вчера вечером. Я бы еще вчера сюда зашел, да поезд опоздал.
- А где же ты остановился?
- На вокзале. Выспался немного на лавке...
- На вокзале?.. Почему же в гостиницу не пошел? Или в Дом крестьянина? Знаешь на площади Розы Люксембург большой такой дом?
- Да я... На вокзале... тоже ничего...
- Ты чего-то мнешься. Такой говорливый был, а сейчас стоп машина. Сознавайся: денег, наверное, мало?
- Были деньги, но вот...
И я потихоньку-помаленьку рассказал секретарю о своем горе.
Сочувственно покачивая головой, секретарь улыбнулся, а потом, рассмеявшись, сказал:
- Подвели, брат, тебя "Акулы Нью-Йорка"! Небось голодный сейчас?
- Нет... Нет, спасибо, я уже завтракал... Флячки ел на базаре.
- Тогда вот что, хлопче, - сказал секретарь Центрального Комитета, вставая, - вне всякого сомнения, это решение будет отменено. Я сегодня узнаю все и думаю, что ваши мечты исполнятся. Ни один из вас не пропадет - это безусловно. Такие молодые грамотные рабочие нам очень скоро понадобятся повсюду. И в Донбассе и в Екатеринославе. Еще в прошлом году, на московском активе, так прямо и говорилось, что нам нужны миллионов пятнадцать-двадцать индустриальных пролетариев, электрификация основных районов нашей страны, кооперированное сельское хозяйство и высокоразвитая металлургическая промышленность. И тогда нам не страшны никакие опасности. И тогда мы победим в международном масштабе. А разве молодежь не призвана помогать партии решить эту задачу? Конечно! И будь спокоен - партия не даст вам пропасть... Что же касается твоих личных неприятностей, то это дело тоже поправимо. Иди в комнату тридцать два к товарищу Кириллову. Он тебе обеспечит жилье и все такое. Возьми вот записочку.