Страница 119 из 121
- Но этого еще мало для того, чтобы увековечить память вашего друга в музее, - осторожно сказал Лазарев. - Сейчас летают сотни и тысячи юношей.
- А мы и не думаем, что за один только этот первый рискованный полет нужно увековечить память Бобыря, - ответил Петро. - Саша отличился другим. В тысяча девятьсот тридцать шестом он добровольно поехал помогать республиканской Испании. Он летал там на "курносых", сбил два самолета "савойя" и, кажется, три "юнкерса" и погиб в воздушном бою под Теруэлем. В газете "Мундо обреро" о нем некролог был. Уже после я познакомился с одним испанским летчиком. Фернандес некто. Его обучал полетам Саша Бобырь. Фернандес мне и фотографию его показывал. Стоит наш Сашенька в обнимку со смуглым испанцем на полевом аэродроме. Оба в комбинезонах. Смеются. А вдали - горы. Как я жалею, что не выпросил тогда у Фернандеса этот снимок! Сейчас бы передал его вам.
- Не журись, Петро, - сказал я, - каких только встреч не бывает в наше время! А вдруг твой Фернандес командует партизанским отрядом где-нибудь под самым носом у Франко? И карточка та все еще при нем? И может быть, настанет час, когда Фернандес и его партизаны свободно, не боясь испанских жандармов, покажут нам могилу Бобыря?
- А уж если доведется вам побывать там, - сказал Лазарев, замедляя шаг, - то я вас очень попрошу - возьмите земли немножко с той могилы! Я выставлю ее в музее и напишу: "Земля Испании, за свободу которой пролил свою кровь юноша из Подолии Александр Бобырь!"
- Валериан Дмитриевич, - сказал, помолчав, Маремуха, - свяжитесь с историками Львова. Пусть напишут вам, как вели себя защитники Старой крепости, освобождая от фашистов и Львов. Туда же первыми ворвались как раз танкисты-уральцы. Танкист с Урала Александр Марченко поднял над ратушей Львова красное знамя. Все эти факты представляют несомненный интерес и для вашего музея. Сделайте особую витрину: боевой путь на запад танкистов, которые освобождали подольскую землю!
- Хорошая мысль! - согласился Лазарев. - Но, собственно, защитников Старой крепости осталось мало. Большинство бойцов, которыми командовал старший лейтенант Стецюк, погибли. Те же из них, что уцелели - до момента, когда соединились Первый и Второй Украинские фронты, - так измотались, что на некоторое время их оставили во втором эшелоне. Стецюк, как узнал, что главные силы Советской Армии подошли к Подолии и фашисты заорали свое "капут", сказал товарищам: "Ну, пока все. Свою задачу мы выполнили". Повалился тут же, под башней Кармелюка, на мокрую землю и проспал без перерыва пятнадцать часов! Будили его, будили - ничего не вышло. Приехал командир бригады, глянул на спящего, махнул рукой и сказал: "Не троньте его. Пусть спит. И орлу нужен отдых!"
- А что же с Димой, Валериан Дмитриевич? - спросил я.
- Плохо с Димой! - ответил Лазарев. - Уже в последний день обороны снаряд из "тигра" разбил Архиепископскую. Вместе с обломками башни тяжело контуженный Дима упал во двор. До сих пор он не может сказать ни слова...
- Позвольте! Так это к нему профессора из Львова вызвали? - воскликнул я. - Как же я раньше не догадался!
- Уже вызвали? Очень хорошо! - обрадовался Лазарев.
- Возможно, это он и пролетел сейчас на "кукурузнике", - сказал я.
- Сходим давай к Диме, а, Василь? - загорелся Маремуха.
- Сходим! - согласился я. - Раз ты сегодня остаешься в городе, у нас времени хватит. К тому же я знаю Елену Лукьяновну. Она его лечит и, думаю, пропустит нас.
Вездеход подполковника Маремухи примчал нас на базарчик. Мы купили Диме гостинцев: домашней, пахнущей чесноком и дымом свиной колбасы, яиц, краюху свежего пеклеванного хлеба с тмином, несколько колючих молоденьких огурчиков, масла, завернутого в мокрый тыквенный лист, и букет пахучего, в капельках утренней росы жасмина.
Увидела нас со всем этим Елена Лукьяновна и замялась.
- Как быть с вами, право, не знаю! - развела она руками. - Полчаса назад Диму начал осматривать профессор. Сейчас он отлучился на телефонную станцию. Хочет вызвать Ленинград. Я могу пропустить вас к больному, но на одну минутку.
Мы ожидали найти на койке лихого забияку, не знающего в жизни слова "нет". Ведь таким представлялся нам по рассказу Лазарева Дима - хлопчик из далекой Сибири. А перед нами, чуть приподнявшись на подушках, лежал удивительно тихий, застенчиво улыбающийся, чуть-чуть скуластый паренек.
Комендант одной из сторожевых башен крепости и кавалер ордена Славы посмотрел на нас, облаченных в чистые накрахмаленные халаты, с удивлением и надеждой. Быть может, ему показалось, что это новые профессора успели так быстро примчаться сюда из Ленинграда на каком-нибудь особом, сверхскоростном самолете?
Чтобы рассеять недоумение мальчика, Петро принялся солидным баском выкладывать ему, кто мы такие и почему решили его навестить.
Скуластое лицо Димы все расплылось в улыбке, стоило ему только услыхать, что Петро - подполковник того же самого корпуса, с танками которого и он, Дима, дошел до подольской земли. Он порывисто приподнялся на худеньких локотках и, усевшись, протянул сперва Маремухе, а потом уже мне неестественно бледную мальчишескую руку с синими жилками. Давая понять, что говорить не может, Дима помахал ладошкой перед ртом.
- Все уладится, Дима, не горюй! - утешал я сибирского мальчика. - Люди годами слепыми были, и то им сейчас наука зрение возвращает, а твою болезнь вылечат и подавно.
- Ну как, будешь в следующий раз чучело из музея за живую козу принимать? - спросил Маремуха, улыбаясь и, видимо, желая развеселить хлопчика.
Тот, напрягая память, наморщил гладкий лоб. Упрямая складка появилась у него над переносицей. И вдруг Дима, вспомнив случившуюся с ним смешную историю, рассмеялся.
В больничном коридоре послышались гулкие шаги. Походкой решительного человека, привыкшего чувствовать себя как дома в любой больничной обстановке, в палату быстро вошел высокий врач в белом халате. Воротник плотно облегал его крепкую, жилистую шею. Это и был профессор из Львова.
Мы отошли со своими стульями подальше от койки.
Профессор искоса глянул на нас и принялся рассматривать рентгеновский снимок. Пришедшая с ним Елена Лукьяновна застыла у изголовья мальчика в почтительном ожидании, держа наготове ватку и какие-то пробирки.