Страница 12 из 63
Я думал, что застану ее дома, и был удивлен встречей с ней. Я чувствовал себя виноватым перед Галей и не знал, что лучше - пропустить ли ее, а потом окликнуть сзади, или сразу броситься ей навстречу.
Галя шла быстро, в руке у нее была кругленькая плетеная корзиночка, покрытая сверху кусочком марли.
- Здравствуй! - сказала Галя очень холодно и, кивнув мне головой, быстро пошла дальше.
Я крикнул вдогонку:
- Галя!
Она остановилась. Высокая, румяная, в простеньком голубом сарафанчике, она стояла посреди аллеи и удивленно смотрела на меня. Темные ее волосы были зачесаны назад, и розовые маленькие уши были открыты.
- Куда бежишь? - спросил я.
- Да так, в одно место!
- А куда - в одно место?
- Какой ты любопытный! С чего бы это? Ну, если тебе интересно, - к папе. Завтрак ему несу! - И Галя махнула корзинкой.
Помолчали. Галя смотрела в сторону, на речку, что протекала внизу под обрывом. Потом, не глядя на меня и делая вид, что я ей совершенно безразличен, Галя спросила:
- А ты... куда?
- Я... к тебе.
- Ко мне?
- Ну конечно. А чего ты удивляешься?
- Вот никогда бы не подумала.
- Почему?
- Но я ж тебя просила прийти - ты не пришел.
- Галя, честное слово, я не виноват. Ну, давай пойдем туда к скале, я тебе все расскажу.
- Что расскажешь?
- Все как есть. Это Петька виноват. Давай сядем.
- Нет, садиться я не буду. Мне некогда. Вот если хочешь, проводи меня. Скоро на заводе обед, а папа голодный останется...
Мы пошли рядом. Когда я рассказал Гале, как обманул ее и меня Петька, она протянула:
- Вот жулик толстый, смотри ты! А я думала - ты на меня сердишься за что-нибудь. Не приходит, не приходит! Дай, думаю, напишу записку. Послала тоже не приходит. А встретились - даже не разговаривает. Важный такой. Ну, думаю, и не надо.
- Скучно тебе было? - криво усмехаясь, сказал я. - Вот не поверю. Ты же с Котькой ходила!
- Ну, то когда было, - безразлично протянула Галя, - когда ты на Подзамче ушел. Мы с Котькой на качелях катались, комическую картину смотрели в иллюзионе, а когда совсем стемнело, сюда зашли. - И Галя спокойно кивнула головой на кондитерскую Шипулинского.
- К Шипулинскому? - переспросил я и даже поперхнулся от волнения.
- Ага. Если бы ты знал, какие мы ели миндальные пирожные, а потом мороженое фисташковое.
- Ну, подумаешь! Я каждое воскресенье захожу сюда с нашими хлопцами.
- Правда? - поверила Галя. - Смотри ты! А меня на улице в тот раз мороженым угощал. Зашли бы лучше сюда.
- Ну и зайдем. Конечно, зайдем.
"Вот дурак, нахвастался! - тотчас выругал я себя. - Как же я поведу Галю в кафе, когда у меня денег нет!"
А Галя, словно угадывая мои мысли, спросила:
- А откуда у тебя деньги, Васька? Ты же не работаешь?
- У меня больше денег, чем у твоего Котьки. Я насобирал себе денег.
- Ну, положим, - протянула Галя. - И совсем не больше. Котька знаешь сколько у медника получает? А ну угадай. Ни за что не угадаешь! На десять рублей меньше, чем мой папа на заводе получает. Тридцать пять рублей в месяц Котька получает, вот.
- Ну, то он тебе нахвастался!
- Чего нахвастался? Да Захаржевский сам моему папе рассказывал, сколько он денег Котьке платит.
- Еще бы не платить! - сказал я. - Захаржевский жулик! Он частник! Он в своей мастерской людей как хочет обмахоривает, оттого и Котьке много платит. Чтобы молчал.
- Ну, этого я не знаю, - ответила Галя.
Разговор оборвался.
Я шел и думал о Котьке. Котька все больше и больше становился у меня поперек дороги.
Чем ближе мы подходили к Больничной площади, тем громче доносился оттуда частый треск заводского двигателя. Вскоре мы увидели красные кирпичные стены заводского здания и пошли к нему напрямик через площадь, поросшую густым подорожником. На одной стороне площади, в глубине тенистого двора, усаженного высокими тополями и старыми липами, виднелось длинное, растянувшееся на целый квартал здание бывшей земской больницы.
Завод "Мотор" стоял напротив, через площадь. Почему его так назвали, трудно сказать. Моторов завод не собирал, а делали на нем только маленькие соломорезки да изредка ремонтировали тяжелые вальцы для соседних мельниц. Рядом с заводом высился желтый трехэтажный дом - заводская контора. Сюда приходили крестьяне, платили деньги и увозили к себе домой крашенные зеленой краской соломорезки с круглыми чугунными маховиками на боку.
Завод в нашем городе был самым большим предприятием: на нем работало сто десять рабочих, по утрам заводской гудок ревел так громко, что его было слышно и на Заречье, и даже у нас - в совпартшколе.
Узенькая железная труба с острым колпачком, притянутая к земле четырьмя тросами, дымилась над заводом. Когда мы подошли совсем близко, запахло курным углем.
- Ты... очень торопишься? - спросила меня Галя, останавливаясь.
- Нет, а что?
- Подожди меня. Хочешь? Я снесу папе завтрак - и назад.
- Только быстренько. Раз-два!
- Я недолго! - крикнула Галя и убежала.
От ветра ее голубой сарафан надулся, обнажив длинные загорелые ноги. Галя бежала легко, поправляя на бегу свободной рукой волосы. Когда она скрылась за воротами, я подошел к заводу и стал прогуливаться по тротуару.
Завод стоял на крепком кирпичном фундаменте. Сквозь разбитые стекла его чугунных переплетов доносился скрип станков. Кто-то крикнул. Тяжело ухнули кувалдой.
Хорошо, должно быть, работать там, внутри завода, у станка и растачивать острыми резцами твердое железо! А потом, когда наступит обед, сидеть на солнышке на заводском дворе, посреди старых поржавевших маховиков, обломков железа и есть из платочка свежий хлеб с краковской колбасой. Солнце греет вовсю, птицы поют на деревьях в соседнем больничном саду, а ты, знай себе, сидишь да не спеша пожевываешь колбасу. Времени на обед дается на заводе много - целый час, словно на большую перемену в трудшколе.
А как, должно быть, приятно, когда тебя спросят, кто ты, ответить: рабочий! Да еще добавить погодя: работаю на заводе "Мотор"! Это очень много значит - работать на заводе "Мотор", быть металлистом. В нашем маленьком городе есть рабочие - типографщики, железнодорожники, мукомолы, деревообделочники, но никого так не уважают, как металлистов. Про них все говорят: это чистокровные пролетарии, это настоящий рабочий класс!