Приключения Сэмюэля Пингля

- Это с ней бывает, - как бы извиняясь, сказал человек и громко окликнул обезьяну: - Батту... Батту... скорее!

Обезьяна была погружена в свое приятное занятие. Она ловко вылавливала блох, раскусывала их острыми зубами и выплевывала на нас.

Как ни кричал хозяин, все было бесполезно. Я решил спугнуть Батту и, сдернув шляпу с головы, высоко подбросил ее в воздух. Батту заинтересовалась и оскалила зубы как бы в улыбке. Тогда я стал повторять свой прием. Батту смотрела, смотрела и вдруг, быстро встав, сорвала громадный орех и с силой подбросила его вверх. Я еле успел отскочить от этого снаряда, который мог раздробить голову. Хозяин кинулся под защиту хижины.

А Батту вспомнила о своих обязанностях и тотчас же спустилась с другим орехом, который положила у порога хижины.

Хозяин шилом просверлил дыру в скорлупе, вылил прохладное сладкое молоко в чашку и дал мне напиться. Затем он начал заколачивать в отверстие ореха деревянный клин и расколол скорлупу на две половинки. Там оказалось вкусное белое ядро. Я с наслаждением лакомился этим тропическим блюдом. Батту получила также свою порцию, с которой отправилась на крышу хижины.

Много раз я изумлялся, как щедро иногда судьба изливает на одного человека целую уйму разнообразных происшествий, оставляя других людей влачить скучное и неинтересное существование. Цирковые полеты и путешествия в джунглях, однако, оказались совершеннейшими пустяками в сравнении с тем, что меня ожидало впереди.

Путешествуя пешком, я иногда находил приют в деревенских хижинах, выучился спать на голой земле и довольствоваться куском маисовой лепешки на ужин. Приходилось мне ночевать и под открытым небом.

Однажды, заблудившись и не найдя деревни, к которой мне указали путь, я, вконец измученный, упал на каменистую тропу и лежал, боясь думать о своей трагической беспомощности. Воды в тыквенной фляжке было всего два глотка.

Огромный голубой муравей, вращая мутными бирюзовыми глазами, подбирался ко мне по тугой высохшей земле, чтобы ужалить меня в лицо. Задыхаясь, я поднял кулак и расплющил насекомое. Это напомнило мне, что я человек.

Темнело. Под папоротниками хитро шуршали гады. В лесу на горе мяукали барсы. Я пополз в сторону, наткнулся на ручей, утолил жажду. Ночь пришлось провести на дереве, чтобы обезопасить себя от неприятной встречи. Сон освежил меня, и, хотя желудок мой был пуст так же, как и дорожный мешок, я собрал остаток сил и вышел на дорогу.

На широкой поляне, к которой привела меня дорога, показалось селение из тростниковых хижин. Насвистывая марш дижанских футболистов, бодро, как мне казалось, вошел я в селение и заглянул в крайнюю хижину. Старый индиец, похожий на скелет, сидел у очага и дрожал в лихорадке. Грязные узловатые ноги его походили на палки, ветхая повязка - дхоти - прикрывала его бедра.

- Мир дому твоему, хозяин, - приветствовал я старика на языке урду.

Старик что-то ответил и закашлялся.

"Наверное, у бедняги воспаление легких. Ему не до меня", - подумал я и отправился в следующую хижину.

Там на растрепанных циновках лежало несколько человек, и все они кашляли. В третьей хижине тоже сидели и лежали кашляющие люди. Женщина подавала чашу воды одному из лежавших и испуганно спросила, когда я просунул голову в хижину:

- Что надобно этому человеку?

Я вошел в хижину и спросил у женщины:

- Где это они простудились? Месяц фаалкун давно кончился, с ним и холодные дожди, а у людей здесь воспаление легких. Надо делать теплые крмпрессы.

В колледже я слыхал кое-что о течении компрессами. Сейчас мне было жалко этих несчастных, которые, так тяжело дышали, захлебываясь мокротой. Вот бы сюда нашего доктора Флита! Он знает, как воевать с бичом человечества одышкой.

Женщина, сидевшая на корточках, закивала головой.

- О, молодой сагиб, сразу видно, что ты добрый человек! А старый доктор не стал с нами и разговаривать. Утром он приехал к нам из форта, а как увидал, что Сахавет, мой муж, кашляет, то опрометью выскочил из хижины, прыгнул на лошадь и ускакал. А ты, юноша, имеешь доброе сердце. Да продлит бог дни жизни твоей!

Сахавет, который, тяжело дыша, лежал на циновке, С трудом повернул ко мне голову и хрипло добавил:

- Пусть он лучше увеличит количество рупий в кошельке странника. Уходи от нас, юноша, не смотри, как мы будем умирать.

В этой хижине нечего было думать об отдыхе и съестном. И в четвертой я наткнулся на ту же картину: все население хижины - мужчины, женщины и дети лежало и кашляло. Я решил, что это какая-то туберкулезная деревня и что лучше не оставаться среди чахоточных, а идти дальше, разыскать блокгауз и попросить пристанища. Путешествие порядком утомило меня, и я уже помышлял свернуть к побережью и устроиться опять гденибудь на плантациях. Место клерка все-таки давало кусок хлеба и кров.

И вот незадачливый бродяга покинул селение. Солнце стояло высоко, и можно было добраться до блокгауза, как мне объяснили, еще засветло. Но не прошел я и мили от селения, как навстречу из-за кустов показались два солдата в форме наших колониальных войск с ружьями, направленными прямо на меня.

- Назад!

- Что такое?-взмолился я, поднимая руки вверх.Сдаюсь...

- Назад! - последовал неумолимый ответ. - Иначе стреляем.

Легкий свист пули, пролетевший над моей головой, не позволил мне рассуждать дальше. Я бросился обратно, не разбирая дороги. .Меня опередила стрела с привязанной к ней запиской. Она плавно опустилась на пыльную, выжженную солнцем траву. Оторвав записку, я прочитал написанные карандашом строки, которые заставили похолодеть во мне всю кровь: "В Набухатре чума. Переход зоны желтых флажков запрещается под страхом смерти. Начальник кордона Боро".

В нескольких сотнях ярдов от меня, у опушки леса, стояли еще патрульные солдаты и что-то кричали, размахивая руками. Я сделал шаг вперед, двое выстрелили. В полном отчаянии, подавленный неожиданностью, поплелся я обратно в Набухатру. Пуля или чума - все равно конец. Но страшно оставаться совсем одному. Не рискуя входить в хижины, откуда все время раздавался хриплыи, лающий кашель, я опустился на пыльную дорогу и так сидел не менее часа, закрыв глаза. Мне было противно смотреть на этот отвратительный мир. Я слышал, как вдали несколько раз стреляли, но не шевелился. Пусть в меня ударит пуля...

Потом послышались чьи-то шаги.

- Совсем не остроумно располагаться посредине дороги, - сказал спокойный голос около меня, и я открыл глаза.

Человек в белом пробковом шлеме и темных очках, одетый в просторную блузу, с двумя сумками через плечо стоял и внимательно рассматривал меня.

- Разве я мешаю вам? - спросил я, стараясь придать словам как можно больше дерзости.

-- В селении-чума. Не рекомендую дышать пылью,- не обращая внимания на тон моего вопроса, ответил человек. - Вставайте, перейдем в более укромное место.Он слегка усмехнулся. - Не упря?льтесь, слушайтесь старших...

Это было сказано так доброжелательно, что я повиновался.

- Неприятная история, - сказал человек, вытирая лицо платком, когда мы устроились в тени низкого каменного забора. - Вероятно, вы пробирались в Генд но заблудились, а кордон напугал вас. Ну, встряхнитесь и отвечайте. Дураки пригрозили подстрелить вас?

- Да.

- Ну, делать нечего. Придется дожидаться неизбежного. Когда в зоне желтых флажков все вымрут, солдаты обольют Набухатру нефтью и сожгут.

Вдали прокатился выстрел.

- Это кордон бьет собак, которые бегут с чумной стороны.

- А люди?

- Лежат больные; многие уже умерли.

-- А что будет потом? - спросил я.

-- Потом вспашут землю, затравят сусликов в их норах и засыплют все хлорной известью. Через год можно опять селиться на этом месте...

Отчаяние овладело мною. Все кончено - мы оцеплены. Здесь нас растерзают чумные дьяволы - микробы, более ужасные, чем тигры и барсы. А за желтыми флажками ждут пули. Отсюда никто не будет выпущен живым, от чумы спасенья нет.