Страница 27 из 30
Казалось, что её сын никогда не постигнет истинных ценностей.
Без сомнения, в мире пишущих машинок и кофейников Таптима обожали за его покладистость. Но Мадам Флой восхищались не меньше, правда уже по другим причинам. Её уважали за независимость, ею восхищались за потрясающую способность добиваться всего и любили за белую грудку и раскосые голубые глаза. По внешности и поведению она была классической сиамской кошкой. Вскидывая голову и глядя своими растапливающими сердце глазами, она могла очаровать даже кусок бифштекса, над которым уже занесены нож и вилка.
Пока толстяк и его чёрная коробка не переехали в соседнюю квартиру, Мадам Флой никогда не знала, что такое вражда. С ней в её квартире на десятом жили два компаньона, которые постоянно ходили туда-сюда. Один был легко узнаваем: потереться о его ноги было сплошным блаженством. Другой служил настоящей грелкой холодными ночами и всегда чесал животик Мадам Флой, когда она того хотела, или массажировал ей спинку.
Жизнь не казалась ей мёдом: Мадам Флой выполняла постоянную работу. Она была глаза и уши в этом доме.
Существовало шесть окон, которые нуждались в присмотре, ибо широкая полоса подоконников, проходившая по всему десятому этажу, была местом прогулок голубей. Они прохаживались с важным видом, искали что-то в своих перьях и игнорировали Мадам, которая сидела на подоконнике и равнодушно, но внимательно наблюдала за ними через оконную решётку.
Наблюдение было дневной работой, а слушание начиналось с наступлением темноты. Оно требовало более сильной концентрации. Мадам Флой слушала шумы в стенах. Она слышала, как жуют термиты, дымятся трубки, но большей частью она прислушивалась к духам умерших мышей.
Однажды вечером, вскоре после инцидента в лифте. Мадам Флой как раз занималась прослушиванием. Таптим спал, компаньоны тихо переворачивали страницы книг. Вдруг раздался странный, ужасающий звук. Уши Мадам встали торчком, потом снова прижались к голове.
Бесконечный крик ужаса исходил от стены. Ничего подобного Мадам никогда не слышала. Этот звук леденил кровь и истязал слух. Его пронзительность была такой болезненной, что Мадам Флой откинула голову назад и стала тихонько подвывать. Резкий звук разбудил даже Таптима. Он с тревогой огляделся, покачал головой и почесал уши, чтобы избавиться от оскорбительного звука. Другие тоже слышали.
– Ты слышишь? – сказал тот, у кого был нежный голос.
– Это, вероятно, новый сосед, – сказал второй.
– Как может такой неуклюжий толстяк извлекать из инструмента такие божественные звуки? Это Прокофьев?
– Нет, думаю, Барток.
– Он держал скрипку сегодня в лифте, даже пытался ударить ею Флой.
– Сумасшедший… Посмотри на котов! Им явно не нравится скрипка.
Мадам Флой и Таптим метнулись из комнаты, соревнуясь друг с другом, чтобы поскорей спрятаться под кровать.
Это был не единственный шум, который исходил из квартиры соседа. На следующий день вечером, когда Мадам Флой вошла в гостиную, чтобы выполнить свои обязанности, она услышала какой-то беспокойный звук через стену, сопровождаемый высоким чириканьем. Это была приятная музыка, и кошка устроилась на софе, чтобы насладиться ею, подоткнув свои коричневые лапы под кремовый животик.
Но наслаждалась она недолго. Хлопнула дверь, а затем противный голос толстяка ворвался через стену, как гром.
– Посмотри, что ты сделал, грязная вонючка! – орал он. – Прямо в мою скрипку! Возвращайся в свою клетку, пока я не вышиб тебе мозги!
Послышался яростный стук крыльев.
– Убирайся от окна, иначе я сверну тебе шею!
Угроза вызвала новый всплеск чириканья.
– Заткнись, глупая птица! Заткнись и возвращайся в клетку, а то я…
Послышался треск, а потом всё стихло, только изредка слышалось жалобное «пиип».
Мадам Флой это заинтриговало. Когда она вернулась к своей обязанности на следующий день, голуби казались довольно вялыми. Таптим спал, а компаньоны ушли на день, но прежде открыли окно и положили маленькую подушку на холодный мраморный подоконник, чтобы Мадам Флой было удобно.
Там она и сидела, маленький настороженный комочек меха, всё видя и всё зная. Она знала, например, что человек, пересекающий холл десятого этажа, обутый в старые теннисные туфли и немного прихрамывающий, остановится сейчас у двери, поставит ведро и войдёт с помощью ключа.
Она даже не удосужилась повернуть голову, когда вошёл мойщик окон. Это был один из её придворных почитателей. Его запах был дружелюбным, хотя и говорил о сырых подвалах и швабрах.
– Прыгай вниз, киска, – сказал он музыкальным голосом. – Чарли должен вытащить эту решётку. Видишь, я принёс немного сыра для хорошенькой киски.
Он протянул скромное угощение. Мадам Флой исследовала его и обнаружила, что сыр не того сорта. Она привередливо поскребла лапой пол.
– Какая вредная кошка, – засмеялся Чарли. – Что ж, сиди теперь там и смотри, как Чарли моет окно, и не прыгай на подоконник, потому что Чарли не побежит за тобой. Нет, сэр! Это старый подоконник, он скоро сломается. Однажды какой-нибудь голубь сильно топнет лапкой, и он развалится. Эй, посмотри на разбитое стекло, здесь! Кто-то разбил окно.
Чарли сел на мраморный подоконник и положил верхнюю раму себе на колени. Пока Мадам Флой внимательно следила за его движениями, в комнату вошёл Таптим, зевая и потягиваясь, и сразу проглотил весь сыр.
– Теперь Чарли вставит раму, и вы, ребята, сможете наблюдать за этими сумасшедшими голубями. Эта рама разваливается тоже. Всё здание трещит по швам.
Мойщик окон снова положил подушку на холодный жёсткий подоконник и пошёл мыть оставшиеся окна, а Мадам заняла свой наблюдательный пост, сидя на краю подушки, чтобы Таптиму досталась большая её часть.
Голуби опоздали сегодня, видимо, их напугал мойщик окон. Когда первый посетитель скользнул на голубом крыле, Мадам Флой впервые увидела маленькое отверстие в раме. А каждое отверстие было искушением. Мадам должна была доказать, что может протиснуться даже через самую маленькую щёлочку, и неважно, существовали на то серьёзные причины или нет. Она подождала, пока Чарли выйдет из комнаты, и стала давить на решетку носом, сначала слабо, потом всё сильнее и сильнее. Дюйм за дюймом ржавая решётка отодвигалась от рамы, пока не образовалась широкая щель. Тогда Мадам Флой пролезла в неё – нос, уши. узенькие плечи, изысканные передние лапы, торс, гладкие бока, задние лапы, как стальные струны, и, наконец, гордый коричневый хвост. Впервые в жизни она вышла на голубиный проспект. Кошка с восторгом встряхнулась.
Летаргический Таптим, удивленный странным поворотом событий, наблюдал из комнаты за своей смелой родительницей, высунув язык. Они дотронулись друг до друга носами через решетку, и Мадам продолжила исследование. Она продвигалась осторожно, мелкими шагами, поскольку голуби не отличались особой чистоплотностью.
Подоконник был шириной около двух футов. Мадам Флой осторожно приблизилась к его краю, опустив нос и подняв хвост. Десятью этажами ниже двигались какие-то предметы, но они её не заинтересовали. Мадам изящно ступала по самому краю, чтобы не порезаться о разбитое стекло. Наконец она подошла к квартире толстяка, движимая кошачьим любопытством.
Его окно оказалось открытым, решётки не было, и Мадам Флой вежливо заглянула внутрь. Толстяк лежал, растянувшись на полу. Он громко храпел, и его немыслимый живот вздымался в такт дыханию. Мадам насторожило, что человек может лежать на полу, который она считала кошачьим владением. Она тревожно лизнула свой нос и уставилась на толстяка огромными глазами. В темном углу комнаты что-то махало крыльями и чирикало, и толстяк проснулся.
– Кыш! Убирайся отсюда! – закричал он, поднимаясь на ноги и грозя кулаком в окно.
В три прыжка Мадам Флой достигла своего окна и протиснулась через решетку.
Посмотрев, не бежит ли за ней толстяк, и убедившись, что его нет, она стала мыть уши Таптиму, ожидая голубей.
Как любая нормальная кошка, Мадам Флой жила по Правилу Трёх. Она отвергала любое нововведение три раза, прежде чем принять его, атаковала препятствие три раза, прежде чем сдаться, и делала всё три раза, прежде чем устать от этого. Следовательно, она сделала ещё два выхода на голубиный проспект и постепенно уговорила Таптима присоединиться к ней.