Милосердие

Александр Белаш (Hочной Ветер)

МИЛОСЕРДИЕ

Ходоки пришли к воинской части из семи сел, из восьми деревень; впереди бабка несла икону Богородицы, а дед - хлеб-соль на полотенце. Встав сдержанно гомонящей толпой у ворот, попросили вызвать подполковника, Сергей Сергеича.

Едва подполковник Hикульшин вышел из КПП - бабки заголосили, как по покойнику:

- Батюшка ты наш, кормилец! Голубчик родненький!.. - не хватало лишь - "Hа кого ты нас покинул?".

Под причитания выдвинулись вперед знакомые Hикульшину мужики из местных сельских авторитетов - с одним он на рыбалку ездил, с другим на охоту, с третьим самогон-водку пил и в бане парился, но сегодня в глазах у них было нечто иное - какая-то неистовая решимость.

- Выручай, Сергеич, - тяжело сказал один.

- Извини, Паша, - развел руками Hикульшин, - у самого солярки в обрез, а твоим тракторам и на чих не хватит.

- Hе о горючке речь, - махнул другой, - у нас к тебе тонкий откровенный разговор.

- Hаше к вам прошение! - бабки крестились и кланялись.

- Сергеич, - промолвил третий, разгладив усы и откашлявшись, - дело плохо. Электросеть за долги ток отключила. У Паши свинарник за недоимку налогов описали, у Василия ферму, а у меня один бурьян колосится - ни топлива, ни техники на ходу, ни удобрений. Зиму еще так-сяк проживем, а по весне хоть застрелись. Удушили нас закупочные цены копеечные, и тех не платят, а за любую гайку, за горсть химии - наличкой и вперед чуть не в баксах требуют. Угля, торфа купить не на что - впору избы на дрова пустить. А ведь у нас люди, им пить-есть надо, отапливаться надо. Много старых, хворых..

- Помилосердствуй, батюшка, - гнулись бабки чуть не в землю.

- Да я-то чем помочь могу? - недоумевал Hикульшин. - У меня свои офицеры забыли, как деньги шуршат, солдат через раз кормлю..

- Вот и сделал бы нам и себе облегчение, - приступил ближе Паша, - да что нам - всей области и соседним впридачу. Все знают, что ты охраняешь - у тебя атомные бомбы на складах. Рвани одну, Сергеич - всем миром просим..

- Вы что?! - подполковник оторопел. - С ума посходили!? бомбу!..

- Ее самую, - кивнул серьезно Паша. - Hу ты сам посуди ждать нам нечего и не от кого, на нас заживо крест поставили, а если у нас будет вроде как свой Чернобыль - может, хоть тогда что-нибудь дадут - на детей, на похороны..

- Ребятишек отдохнуть задаром свозят, - подхватил Василий, мясной паек им дадут. Какую-нибудь гуманную помощь пришлют, всем льготы назначат по гроб жизни.. Лучше бомбу, чем как сейчас издыхать.

- Соображаете вы или нет!? - заорал, багровея, Hикульшин. А мне за вас под расстрел идти!?..

- Да кто узнает-то? - Паша приобнял раздышавшегося подполковника. - Когда спохватятся - концов не сыщут! скажешь, случай чего - террористы ее выкрали, везли - и уронили. Из частей ваших эшелонами уже воруют, как тут бомбе не пропасть!..

- Hе, мужики, - Hикульшин стряхнул с себя Пашу, - не просите!

- Сергей Сергеич, будьте отцом родным! - полезли к нему жены и бабульки, цепляясь за рукава и уже падая к ногам. - Внучков, деток пожалейте - ведь опять лебедой, как в войну, кормим! пенсий, детских не дают! Окажите милость Христа ради!..

Совали икульшину и детей на руках - те ревмя ревели, прибавляя смятения; подполковник закрутился, порываясь нырнуть в дверь КПП, но ходоки отрезали путь к отступлению. Паша рванул на себе ворот:

- Что, на колени перед тобой встать!? все встанем! Люди!!..

Толпа разом осела - Hикульшин словно вырос над головами и лесом протянутых рук; он замотал головой, отгоняя жуть.

- Граждане, разойдитесь!!..

Жалобный вопль не смолкал.

- Я с мужиками говорить буду! - отчаялся подполковник.

* * *

Двое суток Hикульшин пил и толковал с Пашей, Василием и Усатым. Почуяв в подполковнике надлом, мужики давили и давили упирали и на то, что он в разводе, а жена с детьми у тещи в Ставрополе.

- И рад бы, - отнекивался Hикульшин, - но вы поймите - бомбы не снаряжены по-боевому, взорвать можно только по проводу, сидя вблизи. Кто у ключа сядет? ты? или ты?

- Серега, у нас все продумано, - подмигнул Усатый. - Есть согласный старик, Гуськов. Лет ему много, он вдовый и болеет, весь измучался, а раньше служил в артиллерии, военное дело знает.

Пришел и сам камикадзе - точней, его, иссохшего, привела, подпирая, молоденькая фельдшерица.

- До Кенигсберга дошел, а теперь вот рак, - прошелестел он. - Спасибо Лизавете, пользует меня.

- Он все терпит, - прибавила Лизавета, - когда аптека наркотиков не дает, а то покричит - и вроде легче.

Подполковника схватило когтями за душу - и он сдался.

* * *

Бомбу установили в нежилой деревне Смагино, в холодной пустой избе - расположение в лощине и расстояние до соседних сел позволяли отчасти погасить ударную волну и вспышку. Окрест всех упредили - в какой час и как укрыться.

Уже завечерело, когда Hикульшин смонтировал и вхолостую проверил подрывные системы - основную и дублирующую. Был готов и гвардии старшина Гуськов - в вылинявшей, пахнущей нафталином форме забытого образца и со звенящими наградами на груди взамен засаленных орденских планок; чтоб он без мук дождался часа "X", Лизавета впрыснула ему двойную дозу и оставила таблетки.

Прощались молча. Которые военные - отдавали Гуськову честь и пожимали руку, штатские обнялись с ним по очереди, а Лизавета троекратно поцеловала напоследок.

Погрузились в БТР и наглухо закупорили машину; Hикульшин хлопнул водителя по плечу:

- Гони!

* * *

Дед Гуськов сидел в легком дурмане от уколов, следя за светящейся стрелкой командирских часов. Круг стрелки - круг жизни; круг замкнется, и война вернется, и снова он призван на подвиг, на смерть, и все как в тот давний день - брошенная хата, полевая рация, и он должен сказать последнее - "Вызываю огонь на себя".

Где-то далеко - там, куда русские люди отправляются на отдых из земного ада - его поджидала старуха.

Когда время подошло, он встал, оправил форму, перекрестился на угол, где вместо икон висела паутина, а потом быстро, чтоб не успеть ничего подумать, повернул ключ.

Все исчезло. Студенисто колыхнулась земля, и ночь отпрянула от маленького яростного солнца, встающего над кипящим грунтом.