Роза Черного Меча

- Что ж, моя прекрасная Роза, ты можешь загладить свою вину.

Он повернулся к ней спиной и распрямил плечи.

- Нанеси бальзам на мои раны. Боюсь, однако, что он будет обжигать сильнее, чем любой кнут.

Первым побуждением Розалинды было немедленно повернуться и удрать. Но вид ужасных красных рубцов, пересекающих его спину, и струпьев запекшейся крови пригвоздил ее к месту. Эти отметины, на которые страшно было смотреть, достались ему из-за нее. Из-за нее он претерпел невыразимые муки и продолжает их терпеть. Несмотря на страх перед ним, несмотря на недоверие к его побуждениям, она не могла оставить его без помощи. Ненависть переплавилась в нестерпимый, удушающий стыд, и слезы набежали на глаза, когда она наконец наклонилась, чтобы поднять упавшие флаконы.

- Мне... мне нужна вода, - прошептала она, обращаясь к этой широкой неподвижной спине. - Я сейчас же вернусь.

Она схватила стоявшее поблизости ведро и умчалась в темноту. Но если Розалинда и рассчитывала найти хоть какое-нибудь утешение в безлюдной ночи, ей пришлось горько разочароваться. Когда она возвратилась с водой в конюшню, в горле стоял комок и сердце билось неровно, правда слезы высохли и руки больше не дрожали.

Черный Меч стоял на том же месте, хотя, на ее взгляд, стоял не так неестественно выпрямившись, как раньше. Однако при ее появлении он снова напрягся, и голос его зазвучал столь же насмешливо.

- Готовы начать, миледи? - спросил он, делая особенно издевательское ударение на последнем слове.

Но Розалинда не вскипела ответным гневом. Она была слишком подавлена трудной задачей, которую сама поставила перед собой, и слишком измучена раскаянием.

- Ты можешь сесть? - неуверенно спросила она. После секундного колебания он уселся на тот же ящик. Спина Черного Меча являла собой поистине устрашающее зрелище. При всех своих талантах целительницы и опыте врачевания, Розалинда так и не научилась справляться с дурнотой, которая накатывала на нее при виде разорванной кожи. Она понимала: сейчас, именно сейчас она обязана преодолеть свой ужас и выполнить все, что положено. Больше всего ее страшило то, что для лечения его ран придется произвести такие действия, от которых сначала ему станет еще больней. Но с этим ничего нельзя было поделать, и, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она приступила к своей миссии.

- Будет больно, - тихо предупредила она, после того как оторвала большой кусок полотна от подола своей сорочки и намочила этот кусок в холодной воде. Затем, стиснув зубы в предвкушении того, что неминуемо должно было последовать, она прижала мокрое полотно к рубцам у него на лопатках. Она почувствовала, как он вздрогнул. У нее самой тоже что-то дрогнуло внутри, и дурнота подкатила к горлу. Но он не издал ни единого звука, и она тоже была обязана держать себя в руках. Бережно касаясь его, она быстро размочила засохшие струпья и смыла их со спины. В какой-то момент ей пришлось опереться рукой на его плечо, и, как ни странно, тепло и твердость этого плеча, которого не коснулся кнут, дали ей силы, чтобы продолжать. Вдоль позвоночника, поверх литых мускулов, она проводила намоченной тканью, смывая кровь, грязь и клочья свисающей кожи. За этим последовало ополаскивание чистой водой, и наконец она осторожно нанесла бальзам на раны и рубцы, ощущая, как размягчается и тает мазь, согреваемая теплом его кожи. Только когда Розалинда благополучно завершила свою миссию, напряжение хоть немного отпустило ее, и, должно быть, он это почувствовал.

- Хорошо сработано, миледи, - тихим и слегка охрипшим голосом похвалил он ее. - Но знаете ли вы, что легчайшее прикосновение пальцев прекрасной девушки может оказаться куда более мучительной пыткой для мужчины, чем самое суровое бичевание?

Она рывком выпрямилась и уставилась в его затылок.

- Такой же мучительной, как петля палача?

Он слегка повернул голову, чтобы встретить ее взгляд.

- Об этом я не могу судить с уверенностью, поскольку не располагаю точными сведениями.

- Зато я располагаю! - не выдержала она, до глубины души уязвленная тем, что, даже терзаясь болью, он мог еще над ней смеяться. - Те люди, которые висели там, они... они задыхались... и корчились. Ты слышал их хрипы! И это могло случиться с тобой! Почему ты не можешь удовольствоваться тем, что остался в живых?

Дав волю вспышке гнева, растерянности и жутких воспоминаний, Розалинда не сразу почувствовала, как на глаза набежали слезы. Когда они сорвались с темных ресниц и покатились по щекам, она смахнула их тыльной стороной ладони, досадуя оттого, что расплакалась при нем. Но когда она повернулась и устремилась к выходу, он встал и снова взял ее за руку. Они стояли, не в силах отвести глаза друг от друга, но мгновение миновало, и он еще крепче сжал ее руку, а глаза у него опасно сузились.

- Я весьма рад, что остался в живых, миледи. Но - "удовольствоваться"? Я удовольствуюсь только тогда, когда то, что мое по праву, станет действительно моим.

- Но... я пыталась добиться, чтобы ты получил обещанную награду... запинаясь, проговорила Розалинда. - Я действительно пыталась...

- А как насчет тебя самой? - перебил он ее. - Ты моя, потому что принесла обет по обряду весеннего обручения. - Его глаза пронзали ее с пугающей силой. - Ты моя по праву владения.

- Нет, - прошептала она, не желая признавать убийственную правду его слов. - Нет, я - не чье-то владение, и уж во всяком случае не твое.

Она так говорила, но слова ничего не могли изменить. Молчание тянулось долго, и наконец он выпустил ее руку.

- Кто скажет правду твоему отцу? Ты или я? - спросил он тихим и спокойным голосом, в котором, однако, ей явственно слышалась угроза.

- Неужели ты говоришь всерьез? - ахнула она. - Ты же понимаешь, что это - твой смертный приговор!

- Ты скажешь ему, что мы муж и жена - воистину и без оговорок, - или я скажу? - настаивал он, словно и не слышал ее возражений.

- Я стану все отрицать... - Розалинда медленно покачала головой, глядя ему в глаза. - Ты безумец, - прошептала она, заметив, какую угрюмую решимость выражает его лицо. - Он же убьет тебя! Ты даже не успеешь рассказать ему все до конца!