Страница 13 из 120
- С постели не даст сорваться, это точно. А в чем другом...
- Ух, бабы хуже петли. Женить всех троих!
Розалинда стояла напротив мэра, безучастно глядя в пространство. Ей не было никакого дела ни до старинных обычаев простонародья, ни до предполагаемых женихов, которые все еще ожидали своей участи в повозке, стоявшей по другую сторону от помоста. Она хотела только одного - чтобы мэр прекратил валять дурака и покончил с этим делом. Тогда она сможет обратиться к нему за помощью.
- Хватит горланить! Пошумели - и будет! - закричал мэр, делая еще одну попытку овладеть вниманием публики. - Я только хотел, чтобы вы немного позабавились!
- Эй, послушайте, давайте сперва поглядим на товар! выкрикнула бойкая молодица, стоявшая за спиной Розалинды, Розалинда обернулась и с неодобрением покосилась на девицу; что за женщина могла хотя бы помыслить о подобном союзе? А на языкастую девицу уже обрушилась с упреками ее собственная мать.
- Стыд и срам, дочка! - прошипела почтенная матрона, угостив свое чадо увесистым подзатыльником.
- А из кого тут выбирать? - оскалилась провинившаяся крикунья, заслоняясь руками от материнских тычков. Где ей было устоять против разъяренной мамаши, которая ухватила дочь за косу и с позором поволокла через толпу? Не обращая внимания на поднявшийся вокруг них гогот, она энергично прокладывала себе путь через битком набитую площадь, причем каждый шаг сопровождался воплями упиравшейся девицы.
Когда они скрылись из виду, все снова повернулись к мэру, которого от смеха одолела икота. Чтоб справиться с ней, ему пришлось отхлебнуть добрый глоток эля из кожаного меха, подвешенного к поясу, и когда мэр снова обратился к народу, речь его была куда менее внятной.
- Ну так что, сударыни, желаете взглянуть на женихов?
- Да! - выдохнула вся площадь разом.
- Надо же поглядеть сначала, а потом решать, к чему их приговаривать к петле или к женитьбе!
К крайнему неудовольствию Розалинды, все собравшееся общество, судя по всему, желало теперь, чтобы какая-нибудь незадачливая девица обручилась с одним из осужденных. Этому балагану никогда конца не будет, в изнеможении подумала она. Вдобавок ко всему, если так пойдет и дальше, мэр долго на ногах не продержится, и, когда она доберется до него, он будет уже мертвецки пьян! В отчаянии она огляделась по сторонам, прикидывая, нет ли поблизости еще кого-нибудь, облеченного властью и способного ей помочь. Однако, что еще хуже, вокруг не было ни одного трезвого человека! Каждый горожанин успел как следует накачаться вином или элем, воздавая дань ежегодному празднику, хотя имел довольно смутные представления о том, по какому поводу он, собственно, ликует и откуда взялся этот обычай. Так было всегда - так всегда и будет. И, следуя древней традиции, никто не упустил возможности напиться до одури, как, видимо, случалось всегда.
Розалинда попыталась выбраться из толпы, но от этой затеи пришлось отказаться. Потом из множества глоток вырвался протяжный крик, поразив измученную девушку жестокостью происходящего.
- На помост их! На помост!
От этих воплей, от безнадежности положения и тревоги за покинутого больного Клива Розалинда готова была разрыдаться. Неужели весь мир лишился рассудка? Неужели вокруг не осталось никого, кроме убийц, палачей и жадных до крови зевак? Она зажала уши ладонями и еще раз попыталась выбраться из толпы, но результат получился обратный - людское море вынесло ее еще ближе к виселице, почти вплотную к узким ступеням, ведущим на эшафот.
Крики толпы зазвучали как-то по-другому, и Розалинда оглянулась, чтобы понять причину этого. Оказалось, что группа горожан подкатила повозку с осужденными ближе к лестнице. С бортов повозки сняли перекладины, чтобы вытащить узников. Розалинда увидела, как стражники отлетели назад, словно их разом отшвырнула какая-то невидимая сила. Быстро оправившись, они снова кинулись к повозке. До Розалинды донеслись крики и злобные проклятия.
Невольно заинтересованная происходящим, она приподнялась на цыпочки и вытянула шею, чтобы получше разглядеть, что там творится, но из-за свалки у повозки и за чужими спинами ей ничего не было видно.
Внезапно первые ряды подались назад, едва не сбив Розалинду с ног, а когда она обрела равновесие и оторвала взгляд от земли, узников уже волокли по лестнице.
Угнетающая сцена вызвала у девушки неожиданный прилив сочувствия к осужденным. До этого она была слишком поглощена своими несчастьями, но вид первого осужденного, поднимающегося навстречу своей смерти, пробудил в ее сердце искреннюю жалость. Это был неотесанный молодой парень, грязный и отталкивающий, но прежде всего бросалось в глаза, какой нестерпимый ужас им владеет. Второй был постарше. Он в страхе разевал рот, где виднелись почерневшие пеньки вместо зубов, по щекам текли слезы, прочерчивая светлые дорожки на замызганном лице.
Розалинда безотчетно вцепилась в плащ, глядя, как узники, еле передвигая ноги, подошли к виселице и остановились под веревками, которые их ожидали. По обе стороны от каждого встали здоровенные стражники. Ноги приговоренных были связаны, руки скручены за спиной. Розалинда смогла сдержать слезы, только напомнив себе, что это скорее всего убийцы, ничуть не достойные жалости, как шайка беспощадных головорезов, напавших вчера на ее спутников.
На лестнице снова образовалась свалка, и под громкий вопль толпы на помост втащили третьего пленника.
На глазах у потрясенной Розалинды и всего честного народа этот парень, встав поустойчивее, просто стряхнул с себя незадачливых тюремщиков. Подобно остальным товарищам по несчастью, он был связан, но в отличие от них, даже связанный, представлял собой угрозу. Как загнанный в угол волк, обложенный со всех сторон охотниками, но оттого еще более опасный, он не подпускал к себе обозленных стражников, как будто бросая им вызов: попробуй подойти.
Это был крупный детина, просто огромный, мелькнуло в голове у Розалинды, - широкий в плечах, с могучими руками. Его одежда была изодрана, и, похоже, из нее был вырван не один клок. Когда он напрягался, пытаясь разорвать крепкие пеньковые веревки, под кожей рельефно выделялся каждый мускул. Он был на голову выше любого мужчины на помосте, и Розалинду поразила внезапная мысль: как мог столь великолепный образец рода человеческого дойти до того, чтобы так бесславно закончить свою жизнь?