Начинайте !

Начальник штаба Курганский сообщает в дивизию о ходе операции; он делает это без напоминаний, ни о чем не спрашивая Момыш-Улы, твердо запомнив афоризм капитана: не командир для штаба, а штаб для командира.

Снегин расспрашивает:

- Разматыч, как там?.. А мальчики как? Ползут? Хорошо, замечательно... Что? Откуда? Сколько? Снарядами по ним не бей, береги снаряды! Минами, минами работай! Баранов, команда минометам! Правее, ноль-ноль шесть, четыре мины, беглый огонь! Товарищ капитан, справа показались автоматчики. Готовится контратака... Что? Огневые точки ожили? Баранов, команда пушкам! Левее, ноль-ноль три, взрыватель фугасный, четыре снаряда, беглый огонь!

Баранов выкрикивает команду, всякий раз повелительно добавляя от себя:

- Веселей давай! Быстрее огоньку!

Раздается новая команда; опять летят мины и снаряды; в блиндаже все молчат, кроме Снегина и телефониста.

И кажется странным, что в эти минуты - критические минуты боя - в блиндаже пехотного командира раздаются только голоса артиллеристов, только артиллерийские команды.

Но как раз это нужно Момыш-Улы; над этим он долго раздумывал и долго добивался этого: двойной точности - точного артиллерийского огня, помноженного на столь же точное взаимодействие.

Он переживает каждое сообщение, каждую команду, каждую интонацию Снегина. Ему хочется вмешаться, крикнуть отсюда командиру батальона: "Выдвигайте пулеметы, пусть стреляет все, что может стрелять!", но он знает, что это уже делается, а если нет - отсюда кричать поздно. Он знает: победа куется до боя и управляют не криком, а умом.

В эти минуты в нем все напряжено, но он упрямо молчит, и лицо по-прежнему бесстрастно.

Наконец-то! Снегин с нескрываемым облегчением произносит свое "так".

- Фу... - отдувается он. - Разогнали автоматчиков... Четыре раза накрывали минами... И еще два блиндажа разбиты... Опять фрицы замолчали.

- А наши как?

- Лежат... Лежат почти рядышком с Разматовым.

- Лежат? - переспрашивает Логвиненко и протягивает руку к телефону. Вызовите Соловьева. Соловьев? Доложите, что делается? Что? Почему? Почему не двигаетесь? Осторожность? Они не работают сейчас, подавили их. Или вы ждете, чтобы противник восстановил огневые средства? Вперед! В бою играет роль минута! Используйте момент!

Он волнуется: ему хочется самому увлечь бойцов на завершающий рывок, как он не раз увлекал; голос на последнем слове дрогнул, словно что-то подступило к горлу.

Не поднимаясь с чурбака, не выпуская трубку, Снегин на полях газеты подсчитывает количество израсходованных снарядов. Итог кажется ему великоватым, хотя выпущено - мы сообщим эту цифру: многим артиллеристам она покажется невероятной, неправдоподобно малой - всего сорок шесть снарядов.

К телефону вызывают капитана. Командир батальона Лукьяненко докладывает:

- Бойцы ворвались в укрепленную линию противника. Немцы бежали, оставив несколько десятков трупов.

И тотчас Снегин, уронив газету, кричит в восхищении:

- Так, так... Прошли линию блиндажей! Разматыч полез вперед вместе с пехотой!

Задача решена, атака удалась, наступательный бой на сегодня закончен.

Момыш-Улы приказывает командиру батальона:

- Закрепляйтесь... Выдвигайте противотанковое вооружение. Зубами там держитесь. Готовьтесь отбить контратаку.

И, положив трубку, помолчав, он спрашивает:

- А где же парикмахер? Теперь можно и побриться.

1942

КОММЕНТАРИИ:

"Начинайте!"

Впервые - "Дружба народов", 1958, No 2 (в одной подборке с рассказом "Последний лист").

В архиве писателя хранится рукопись очерка-записок "Тридцать три снаряда" (см. "Литературная Россия", 1973, 4 мая, No 18, с. 4), который является первым, далеким от окончательного текста вариантом рассказа "Начинайте!". Если очерк строго документален и построен, подобно "Дню командира дивизии", в форме поминутной "стенограммы боевого дня", то рассказ, вобравший в себя все факты очерка, но обогащенный авторскими отступлениями в прошлое, характеристиками действующих лиц и комментариями происходящего, представляет собой документально-художественный сплав.

Т. Бек