Страница 68 из 111
Далее, если бы сами аффекты были приведены в порядок и полностью подчинялись рассудку, то, безусловно, не было бы большой необходимости в убеждении или внушении, которые могли бы открыть доступ к разуму; но в таком случае было бы вполне достаточным простое и непосредственное знакомство с самими фактами. Однако в действительности аффекты устраивают такие смятения и волнения, да что там, поднимают такие бурные восстания -- согласно известным словам:
...Желаю
Я одного, но другое твердит мне мой разум... "",
что разум полностью оказался бы у них в плену и рабстве, если бы красноречие не могло убедить воображение отрешиться от аффектов и заключить с разумом союз против них. Следует заметить, что сами аффекты постоянно стремятся к внешнему благу и в этом отношении имеют нечто общее с разумом; разница лишь в том, что аффекты воспринимают главным образом непосредственное благо, разум же, способный видеть далеко вперед, воспринимает также и будущее благо, и высшее благо. Таким образом, поскольку непосредственное впечатление оказывает более сильное воздействие на воображение, то в этом случае разум обычно уступает и подчиняется ему. Когда же красноречие силой убеждения приближает к нам отдаленное будущее, делая его отчетливо видимым и ясным, как будто оно находится у нас перед глазами, тогда воображение переходит на сторону разума, и этот последний одерживает победу.
Итак, в заключение скажем, что не следует упрекать риторику за то, что она умеет представить в выгодном свете проигрышное дело, точно так же как не следует упрекать диалектику за то, что она учит нас строить софизмы. Кому не известно, что противоположности обладают одной и той же сущностью, хотя они и противопоставляются на практике? Кроме того, диалектика отличается от риторики не только тем, что, как обычно говорят, одна бьет кулаком, а другая -- ладонью (т. е. одна действует более сжато, а другая -- более распластанно), но и еще в значительно большей степени тем, что диалектика рассматривает разум в его природном качестве, тогда как риторика -- в его ходячем употреблении. Поэтому Аристотель весьма разумно ставит риторику вместе с политикой между диалектикой и этикой, поскольку она включает в себя элементы и той и другой ". Ведь доводы и доказательства диалектики являются общими для всех людей, тогда как доводы и средства убеждения, используемые в риторике, должны изменяться применительно к характеру аудитории; так что оратор должен уподобляться музыканту, приспосабливающемуся к различным вкусам своих слушателей, становясь
...Орфеем в лесах, мен; дельфинов самим Арионом ^.
И эта приспособленность и вариация стиля речи (если иметь в виду желание достичь здесь высшего совершенства) должны быть развиты до такой степени, чтобы при необходимости говорить об одном и том же с различными людьми, для каждого уметь находить свои особые слова. Впрочем, как известно, великие ораторы в большинстве случаев не интересуются этой стороной красноречия (т. е, политической и деловой стороной в частных речах) и, стремясь лишь к украшениям речи и изящным формулировкам, не заботятся о гибкости и приспособляемости стиля, о тех особенностях речи, которые бы помогли общению с каждым в отдельности. И конечно же, было бы целесообразно провести новое исследование этого вопроса, о котором мы сейчас говорим, дав ему название "мудрость частной речи" и отнеся к числу тех тем, которые требуют разработки. При этом не имеет большого значения, где будет рассматриваться эта тема -- в риторике или в политике.
Скажем только о том, чего еще не хватает этой науке, хотя эти вопросы (как мы сказали выше) таковы, что их скорее следует рассматривать как своего рода дополнения, чем как органические части самой науки; все они имеют отношение прежде всего к промптуарию, т. е. к накоплению материала и средств выражения. Прежде всего я не вижу, чтобы кто-нибудь с успехом следовал примеру мудрой и тщательной работы Аристотеля в этом направлении или пытался дополнить ее. Ведь Аристотель начал собирать ходячие признаки, или иллюстрации, добра и зла, как простого, так и сложного, которые являются в сущности риторическими софизмами. Эти софизмы совершенно необходимы, особенно в деловой практике, т. е. в том, что мы назвали мудростью частной речи. Но труды Аристотеля, посвященные этим иллюстрациям ^, имеют три недостатка: во-первых, он рассматривает слишком незначительное число случаев, хотя их существует много; во-вторых, он не приводит их опровержений; в-третьих, он, как мне кажется, лишь отчасти знает, как их следует использовать. А использовать их можно в равной мере как для доказательства, так и для возбуждения и побуждения. Ведь существует множество форм словесного выражения, имеющих одно и то же содержание, однако по-разному действующих на слушателя. Действительно, намного сильнее ранит острое оружие, чем тупое, хотя на самый удар были затрачены одинаковые силы. И конечно же, нельзя найти человека, на которого бы не произвели большее впечатление слова: "Твои враги будут ликовать из-за этого",
Ифак хочет того, и щедро заплатят Атриды '°,
чем слова: "Это повредит твоим делам". Поэтому-то ни в коем случае не следует пренебрегать этими, если можно так выразиться, "кинжалами и иглами" языка. А так как мы отнесли эту проблему к числу требующих дальнейшего развития, то, по нашему обыкновению, подкрепим ее с помощью примеров, так как предписания не смогут столь же прояснить существо этого предмета.
ПРИМЕРЫ ИЛЛЮСТРАЦИЙ ДОБРА И ЗЛА, КАК ПРОСТОГО, ТАК И СЛОЖНОГО Софизм I
То, что люди восхваляют и прославляют, -- хорошо, то, что они порицают и осуждают, -- плохо. Опровержение
Этот софизм ложен с четырех точек зрения: он не учитывает возможного невежества, недобросовестности, партийной пристрастности и, наконец, самого склада характера тех, кто хвалит или осуждает. Что касается невежества, то какое имеет значение для определения добра и зла мнение толпы? Разве неправ был Фокион, который, видя, что народ приветствует его более горячо, чем обычно, спросил: "Может быть, я ненароком совершил ошибку?" ^ Недобросовестность проявляется в том. что те, кто хвалит и осуждает, чаще всего преследуют при этом собственные интересы и не говорят того, что они в действительности чувствуют:
хвалит товар чересчур, лишь сбыть его с рук замышляя ^.
И точно так же покупатель говорит: "Плохой, плохой товар, но, когда отойдет в сторону, будет хвастаться покупкой" ^. Если же говорить о влиянии партийной пристрастности, то ведь всякому прекрасно известно, что люди обычно без всякой меры превозносят сторонников своей партии и, наоборот, незаслуженно принижают своих противников. Наконец, влияние характера людей сказывается в том, что некоторые уже самой природой созданы склонными к рабской лести; другие же, наоборот, от природы насмешливы и злы; так что в своих похвалах и осуждениях люди повинуются только особенностям своего характера, весьма мало беспокоясь об истине. Софизм II
То, что хвалят даже враги, -- великое благо, а то, что порицают даже друзья, -- великое зло.
Мне кажется, что софизм этот исходит из предпосылки, что слова, сказанные нами против воли вопреки нашим чувствам и склонностям, являются, как полагают, результатом силы истины, заставляющей нас произнести их. Опровержение
Этот софизм ложен, ибо он не учитывает возможной хитрости как недругов наших, так и друзей. Ведь враги иной раз хвалят нас не попреки своей воле и вовсе не отступая перед силой истины, а думая лишь о том, чтобы вызвать этими похвалами ненависть к нам и навлечь на нас какую-нибудь опасность. Поэтому у греков имел большое распространение предрассудок, что если кого-нибудь похвалят не от чистого сердца, а с намерением повредить ему, то у этого человека на носу выскакивает прыщ. Этот софизм ложен еще и потому, что враги иногда обращаются к похвалам как к некоему вступлению, для того чтобы потом свободнее и злее клеветать на нас. С другой стороны, этот софизм ложен еще и потому, что он не принимает во внимание возможной хитрости наших друзей. Ведь друзья иной раз признают наши недостатки и говорят о них совсем не потому, что их вынуждает поступать так сила истины; напротив, они выбирают такие недостатки, которые меньше всего способны принести вреда нашей репутации, чтобы показалось, что во всех остальных отношениях мы являемся замечательными людьми. Наконец, этот софизм ложен еще и потому, что друзья также прибегают к упрекам как к своего рода вступлениям (подобно тому, что говорилось о похвалах врагов) для того, чтобы затем свободнее и щедрее похвалить нас. Софизм III