Страница 13 из 59
Так как опечатывание дома должно было производиться в присутствии мадам Резо, я оставил машину Бертиль и поручил ей доставить матушку домой. Но этого оказалось недостаточно.
- Ты останешься с нами, Саломея? - спросила бабуся.
Саломея, которая собиралась ехать вместе с Гонзаго, не посмела отказать. Я же вернулся с остальными детьми в старом сереньком "рено" Батиста Форю - он живет возле моста в одном из четырех домов-башен, недавно построенных на берегу канала. У меня была срочная работа, у ребят - уроки, а Жаннэ хотел заглянуть в спортивный клуб.
И вот, три часа провозившись с корректурой, испещрив ее знаками исправлений, я услышал позвякивание чашек. Значит, мои вернулись. Они трещали, как стая скворцов, заглушаемая карканьем вороны.
- Ты спустишься перекусить? - крикнула снизу Бландина.
Я подошел к застекленной двери в домашних туфлях и на секунду остановился. Матушка, разумеется, не двигалась с места ни на сантиметр, позволяя себя обслуживать, и ее спокойную уверенность в том, что таким образом соблюдается естественный порядок вещей, казалось, разделяли все... "Бабушка, хотите пряник?" - "Бабушка, сахарку?" - "Матушка, шоколад не слишком горячий?" Все порхали вокруг нее, словно мотыльки, а бабуся, по правде сказать очень небрежно причесанная и, вероятно, не лучше того умытая, но при этом изысканно светская, отставив мизинец, бросала себе в рот маленькие кусочки и не переставая разглагольствовала:
- Это уж точно! Я любой ценой отделаюсь от этого нотариуса. Я обращусь к мэтру Дибону, преемнику мэтра Сен-Жермена в Соледо. Завтра же поеду к нему, а вы будете так милы и проводите меня сегодня к восьмичасовому поезду.
Я отворил дверь. Едва повернув голову, она продолжала:
- Предложил мне оценить имение в ту же сумму, что и в момент смерти папы! Чтобы избежать расходов на переоценку! Да это же мошенничество... Два гектара в Рюэйле, при теперешних-то ценах на землю, можете себе представить! И какое местоположение - покупатели так и набросятся! А Соланж сюсюкает: "Бабушка взяла с нас клятву, что мы сохраним дом". Ручаюсь, не пройдет и двух лет, как все будет продано.
Итак, здесь, в кругу моей семьи, она вновь повела речь о крупных деньгах, которые наряду с "великими принципами" и мелкими компромиссами всегда занимали ее семью. И снова меня охватил страх - страх, смешанный с чувством отвращения, с ненавистью беглеца к родному племени. И в то же время внутренний голос говорил: "А мы-то надрываемся, выплачивая взносы за дом. Будь у нас хотя бы треть той земли, что причитается нам по праву..." Черт побери, это ведь заразительно! Как-никак, а я тоже не прочь закусить хорошим камамбером со стаканчиком красного вина, да не какого-нибудь, а бургундского. Все это ожидало меня на круглом столике, а перед столиком соломенный стул... Хорошо, что мы еще не спим на соломе. Но сейчас я уселся на нее. Мадам Резо продолжала вещать:
- Имение теперь у Марселя - тут уж я ничего не могу поделать. Но если за парк назначат его настоящую цену, из чего же будут они выделять мне мою долю - просто не пойму. Чтобы сохранить Рюэйль и спекулировать земельными участками, ему придется продать "Хвалебное"... Смотри-ка, ты, оказывается, здесь! Что, кончил марать бумагу?
- Уже выдал положенное число страниц? - как эхо, повторила Бертиль.
"Марать бумагу" и "выдать положенное число страниц" - это были священные формулы, избавлявшие меня от всяких восторгов. Но если под "выдать положенное число страниц" подразумевалось достойное похвалы прилежание и даже намек на два латинских изречения с розовых листков "Пти Лярусса": "Labor omnia viucit improbus" [терпение и труд все перетрут (лат.)] Вергилия и "Nulla dies sine linea" [ни дня без строчки (лат.)] Плиния, то "марать бумагу" содержало некую оценку, вероятно относящуюся к прошлому, но во всяком случае, единственную, которую матушка когда-либо высказывала, молчаливо подразумевая при этом, что заработок есть заработок и что тут уж нельзя не считаться с пословицей: "Abusus non tollit usum" [заблуждение вовсе не обязывает воздерживаться от него (лат.)].
- Впрочем, Марсель очень хорошо все понял, - добавила мадам Резо. - Он уступит. Он знает, что я не дам себя обобрать.
Камамбер был что надо - никто не умеет так хорошо выбирать сыр, как Бертиль. Я наблюдал за своим маленьким мирком: Бландина скучала, Обэн дурачился, Саломея внимательно слушала, а Жаннэ был настроен явно враждебно. Произошло то, что должно было произойти.
- И вам нужна такая куча денег? - спросил Жаннэ, на лазоревый глаз которого упала белокурая прядь.
От изумления матушка открыла рот.
- Спроси у своего отца, сколько нужно денег, чтобы прожить, - сухо отрезала она. - Впрочем, эти деньги также и ваши!
Эта песенка получше! Слова "это мои денежки" никого не трогают. Когда же вы говорите: "Это деньги моих детей", то вы выступаете в роли жертвы и привлекаете к себе симпатию толпы (забывающей о предварительном условии: они получат их только после моей смерти).
- Жаннэ - чистая душа, - сказала Саломея, зарешечивая ресницами свои черные глаза. - Но ест он за четверых.
Бертиль дважды прищелкнула языком: условный знак, к которому мы прибегали при посторонних, чтобы прекратить спор, наносящий ущерб доброму имени Эрдэ (Р.Д., то есть Резо - Дару, согласно вензелям, вышитым крестиком на салфетках). Матушке это доставило истинное наслаждение - она обнаружила первую трещину в нашем клане: отсутствие взаимной симпатии между двумя старшими детьми. Жаннэ встал, стиснув зубы.
- Он весь в тебя, этот мальчишка! - прошипела мадам Резо в мою сторону, но настолько внятно, что эту сентенцию можно было слышать на улице.
- Вы мне льстите, - сказал Жаннэ уже в дверях.
Бертиль строго посмотрела на меня. Мой сын всегда становится на сто процентов моим, когда что-нибудь неладно, и я должен отвечать за его выходки.
Впрочем, Бертиль напрасно встревожилась. Для Кассандры возможность прокомментировать что-либо - всегда удовольствие:
- Видишь, до чего просто воспитывать детей! Пришла твоя очередь, мой мальчик, желаю тебе удачи! Потому что такие зверюги, как ты, прежде составляли исключение, а теперь они - правило. - И добавила, желая выразить сочувствие Бертиль: - Вам, наверно, порой бывает нелегко, бедняжка вы моя!