Заговор стервятников

Вирхов вернулся в зал: там, ближе к дверям, жались бледные посетители и ресторанные служители. У стола, где еще недавно восседал странный азиат, застыл суровый Фрейберг. Азиат лежал лицом вниз на скатерти, пропитанной разлившимся пивом. Пустой стакан откатился на середину стола. Длинные черные волосы разметались по затылку и щекам. Вирхов нагнулся и заглянул снизу — сквозь ткань шерстяного пиджака прямо на темные брюки обильными каплями стекала кровь, затем со звучными шлепками достигала пола.

— Прямо в грудь. — Вирхов выпрямился, указательным пальцем поманил обслугу и управляющего. — Что за посетитель? Бывал у вас прежде?

Управляющий откликнулся незамедлительно — длинноволосый азиат пришел сегодня впервые. Официанты подтвердили его показание. По их испуганному виду, по глазам, по другим, ясным его опытному глазу признакам, следователь понял: не лгут. Вирхов оборотился к Фрейбергу. Тот, вынув из кармана жилета серебряный хронометр, покачал головой и сказал вполголоса:

— Мин херц, я должен идти. По моим расчетам дознаватели прибудут с минуты на минуту. Меня ты всегда найдешь, адрес тебе известен.

Вирхов пожал ему руку в знак согласия и не удержался:

— У тебя есть какие-нибудь соображения?

— Лишние уши лишают ушей.

Шепнув странную фразу, Фрейберг резко повернулся на каблуках и, оставив Вирхова размышлять, в каком смысле употребил он это выражение — в прямом или переносном, заторопился к выходу. Сквозь стеклянную дверь Вирхов видел, как услужливый швейцар подал королю сыщиков пальто, как его тезка тщательно обмотал шею клетчатым шарфом, педантично застегнул пальто на все пуговицы, принял шапку из рук подобострастного швейцара и только тогда вышел на мороз. Дверь за спиной Фрейберга захлопнулась, но времени для размышлений у Вирхова оказалось совсем ничего: в вестибюле «Лейнера» один за другим появились доктор Коровкин и Павел Миронович Тернов, кандидат на судебные должности, набиравшийся мудрости у опытного Вирхова. Помощник привел с собой фотографа и экспертов.

Разоблачившись, все они прошествовали в зал к Вирхову. После сдержанных приветствий и рукопожатий работа закипела. Доктор Коровкин, еще румяный с мороза, принялся осматривать азиата, а фотограф устанавливал громоздкий штатив и прилаживал к нему камеру. Павел Миронович Тернов по-хозяйски устроился за свободным столом, вынул из портфеля папку с листами чистой бумаги, чернильницу-непроливайку и перо. К своему молодому помощнику подсел и Вирхов.

Опрос начали с лысых толстяков, проявлявших больше всего нетерпения. Их объяснения совпадали: чиновники Министерства народного просвещения зашли в «Лейнер» отметить день ангела одного из них. Азиата никогда прежде не видели. Убийцу, увлеченные беседой, тоже не разглядели. Для убедительности они призвали управляющего ресторана подтвердить, что личности в сем заведении они небезызвестные, с репутацией добропорядочной. Лишь один из них, сидевший лицом к дверям, дополнил картину преступления. Оказалось, что дерзкий убийца после внезапного выстрела распахнул плечом дверь в вестибюль, повел рукой с револьвером в сторону швейцара, который все еще держал его пальто, преспокойно надел пальто и скользнул на улицу. Минута всеобщего замешательства позволила ему скрыться. Чиновники были уверены, что погиб сам Вирхов или его приятель. На азиата вначале даже не обратили внимания.

Посетители-железнодорожники оказались приезжими; их документы свидетельствовали, что путейские инженеры прибыли в столицу из Малороссии на похороны своего бывшего начальника, который когда-то начинал с ними в Полтаве, да быстро пошел в гору: был переведен в столицу. Скончался от сердечного приступа. В момент выстрела сидели отвернувшись, убийцу не видели. На азиата обратили внимание, когда по пришествии направлялись к столику, больно уж желтолиц да узкоглаз, похож на японца, а потом за разговорами о нем забыли.

Морской офицер, поигрывая кортиком в черных ножнах, проявил не меньшую словоохотливость. В связи с ситуацией на Дальнем Востоке их выпуск накануне спешно был произведен из гардемаринов в мичманы, но так как полное обмундирование еще не поспело, новоиспеченный офицер пользовался перед отправкой на фронт последней возможностью насладиться мирной жизнью. Молодой человек принадлежал к хорошей фамилии. Звали его Павел Игнатьевич Та-волжанский. Мичман имел овальное бритое лицо, лишь над верхней губой щетинились пшеничного цвета усики. Зеленые глаза его поблескивали сердитыми рыжими искорками. Из бледных губ, созданных для нежных признаний и поэзии, вылетали жесткие командирские фразы.

— Я, скажу откровенно, наблюдал за убитым. Он мне показался подозрительным. Уверен, он кого-то ждал.

— А как здесь оказались вы, господин Таволжанский? — поинтересовался Вирхов.

— С горя, — лапидарно ответил моряк, — из-за того, что отправка на фронт задерживается. Захотел выпить, а в «Лейнер» заглянул, чтобы было потом что вспомнить о столичной жизни. Ресторан-то не последний. Эх, быстрее бы отправили, а там мы уж покажем этим евреям!

— Каким евреям? — Вирхов недоуменно шевельнул плоскими белесыми бровями.

— Сам читал, — отрапортовал Таволжанский. — Пишут, что японцы — потомки евреев, из колена Израилева. Из тех, что по Мидии странствовали, да и добрели через азиатский материк до Тихого океана.

— Какая чушь, — не сдержался Вирхов.

— А я ни одного живого японца не видел, — виновато признался Таволжанский. — Думал, этот азиат — японец, и наблюдал за ним. Если не суждено вступить с врагом в открытый бой немедленно, может, в тылу удастся обезвредить тайного неприятеля?

— Должен вас разочаровать, милостивый государь, — вступил в разговор закончивший осмотр доктор Коровкин. — Погибший не японец.

Так как и фотограф, и эксперты закончили свою работу, Вирхов отпустил растерянного мичмана Таволжанского и вместе с Терновым и доктором Коровкиным направился к трупу.

— Пуля попала прямо в сердце, — вполголоса доложил доктор. — Пульс отсутствует. И самое странное — у погибшего нет ушей. Отрезаны.

Вирхов бросил недоверчивый взгляд на доктора. Клим Кириллович осторожно отвел от щеки покойника смоляную вислую прядь. Там, где следовало располагаться ушной раковине, у покойника был безобразный багровый шрам, посередине его зияло круглое отверстие.

— Дикари, варвары, — пробурчал Вирхов и, спохватившись, поправился: — А может, сектант какой-нибудь?

— В правом кармане убитого имеется документ, — доложил один из экспертов. — На имя мещанина Ерофея Вей-Так-Тао. Китаец. Православный. Российский подданный.

— Ничего не понимаю! — Вирхов внимательно разглядывал лицо мертвого китайца: худое, желтоватое, с приоткрытым ртом. — Одежда приличная. Портмоне дорогое.

— А как вы думаете, Карл Иваныч, каков мотив убийства? — встрепенулся Тернов.

— Пока очевидного мотива не выявлено, — осторожно ответил Вирхов. — Убийство произошло на моих глазах. Грабеж исключается. Если убийца из эсеров, все выглядит глупо. Зачем ему убивать китайца безухого? Эсеры охотятся на представителей власти, служащих ненавистному режиму. Им губернаторов подавай.

— Нет, но какова дерзость! — возмутился доктор. — Заявиться средь бела дня в ресторан и хладнокровно убить человека!

— Я даже оружие вынуть не успел, — виновато признался Вирхов. Он отводил глаза и не решался сказать, что его друг, король петербургских сыщиков, со страху сиганул на пол и повалил тезку.

— У меня есть идея. — Тернов нагнулся к Вирхову и быстро-быстро зашептал: — Не исключено, что китаец состоял в отряде боевиков, но предал своих товарищей. Вот они и порешили его устранить.

Вирхов поморщился:

— Если так, то не миновать объяснений с охранкой. Как только пронюхает Третье отделение о смерти этого Ерофея Вей-Так-Тао, тотчас засуетятся, если китаец, действительно, был провокатором.

— Но в моей идее есть рациональное зерно? — Тернов напрашивался на начальственное одобрение.

— Есть, Павел Миронович, есть, — миролюбиво согласился Вирхов. — Но на вашу идею можно придумать двести других, и все с рациональными зернами.