Страница 1 из 51
Елена БАСМАНОВА
Автомобиль Иоанна Крестителя
Глава 1
Судебный следователь Карл Иванович Вирхов отвел мрачный взор от иконы Иоанна Крестителя, висевшей в красном углу рядом с образами Спасителя и Николы Морского, и обернулся к распростертому посреди гостиной трупу.
Мертвец лежал навзничь, на спине, ногами к столу, верхней частью туловища к дверям. Безвольные руки слегка раскинуты. Массивная голова запрокинута, отчего седоватая лопатообразная борода неуместно задорно торчала вверх. Окруженное ореолом кудрявых волос лицо: крупный нос, широкий, с развитыми надбровными дугами лоб, сомкнутые веки, слипшиеся мокрые ресницы – все было залито черными чернилами. Одежду несчастного – домашний бархатный сюртук и мягкие серые панталоны – покрывали разорванные и скомканные книжные страницы.
Следователь застал на месте происшествия и товарища прокурора, и помощника пристава, и полицейского врача, и фотографа. Безмолвные понятые жались к стенке. Околоточный с городовыми охраняли лестничную площадку.
Вирхов поморщился, недовольный, как всегда, скоплением народа, способного смести самые нужные, выразительные следы. Из сыскной еще не прибыли, впрочем, если имеет место несчастный случай, а не убийство, то вполне можно обойтись без сыскной.
Карл Иванович еще раз обежал светлыми цепкими глазками место трагедии, освещенное неярким дневным светом, поступавшим сквозь хорошо промытые окна, – просторная комната, темно-коричневые плюшевые портьеры, подержанная мебель, обитые потертым синим бархатом диван и пара кресел, столики, стулья с резными ножками. В простенках – тусклые пейзажи в золоченых багетах. Между окнами – массивный прямоугольный стол, загроможденный безделушками, фотографиями в резных деревянных рамках и сосудами непонятного назначения. Над всей этой мешаниной возвышалась настольная лампа: абажур из разноцветного стекляруса на мраморной подставке в виде танцующей Саломеи.
Ничто не указывало на то, что смерти предшествовала борьба. Правда, чуть в стороне, слева от хладного тела, валялось одно из кресел, с резной деревянной спинкой, – к его ножке и откатился пузырек из-под чернил, на безнадежно испорченном голубом ковре растекалось безобразное темное пятно…
Карл Иванович на мгновение прикрыл глаза и представил себе картину: солидный господин, зажав в левой руке пузырек с чернилами, а в правой безжалостно раздраконенную в приступе гнева книжку, сраженный внезапным сердечным приступом, замертво падает на ковер. При падении задевает и опрокидывает кресло, черная жидкость из пузырька проливается на его лицо, от удара об пол левая рука несчастного откидывается вбок, из нее выкатывается склянка. А из правой руки, безвольно разжавшейся, на костюм мертвеца сыплются бумажные обрывки книги, вызвавшей первоначальную ярость…
– Кто обнаружил труп? – спросил Вирхов, размыкая глаза.
Коренастая смазливая молодка с поджатыми губами, затихшая у дверной портьеры, шагнула вперед.
– Кухарка, я, Манефа, – хрипло произнесла девица, весь вид которой свидетельствовал о том, что смерть хозяина ее вовсе не огорчает: глаза враждебно поблескивали из-под широких бесцветных бровей.
– В полдень, ваше превосходительство, по ее просьбе примчался ко мне дворник, Спиридон, сразу же оповестили кого положено, – вытянувшись во фрунт, доложил показавшийся в дверном проеме околоточный.
– Почему тело обнаружено так поздно? – Вирхов обратился к Манефе с неприязнью: если б прислуга пораньше с утра глаза продирала, может, человека удалось бы спасти, оказать медицинскую помощь.
– Так ведь барин не велели будить до полудня, – ответила кухарка, едва ли не перебив следователя. – И не знала я, что они в спальню и не попали. Мое дело кухня, ежели куда и хожу по утрам, на черную лестницу, помойную…
– Давно служишь у барина? – С наглой кухаркой разговаривать не хотелось, и Вирхов непроизвольно отвернулся.
– Две недели, – буркнула ему в спину Манефа. – Да и сами они здесь живут столько же.
– Как это? – встрепенулся Вирхов, наблюдая за работой своего помощника Павла Мироновича, который, пристроившись за шахматный столик, старательно вел протокол, поглядывая на полицейского врача и фотографа.
Из-за спины кухарки выступил кряжистый человек средних лет, благообразный, осанистый, с аккуратной рыжеватой бородой.
– Позвольте представиться, – сказал он вполголоса, – домовладелец, купец второй гильдии Иван Трофимович Рымша. Две недели тому будет, как этот господин снял в моем доме квартиру. Оплатил вперед. На три месяца. Карточку визитную презентовал. Человек достойный.
– Карточка при вас? – угрюмо произнес Вирхов, подходя ближе к трупу и желая самолично убедиться, что насильственной раны на затылке покойника, около которого все еще хлопотал врач, нет.
Рымша осторожно шагнул следом за суровым следователем и протянул ему глянцевый прямоугольник. Вирхов принял визитку и воззрился на черную вязь. Мгновенно лицо его побагровело. Он злобно сверкнул глазами на домовладельца и поманил пальцем кухарку.
– Вот что, сударыня, – облизнув внезапно пересохшие губы, он с трудом выдерживал устремленный на него ненавидящий взгляд. – Как, говоришь, барина твоего звали?
– Владимир Галактионович, – раздельно произнесла Манефа, – господин Короленко. Что, я барина своего не знаю?
– Надеюсь, здесь нет газетчиков? – неожиданно подал голос элегантный тридцатипятилетний мужчина, товарищ прокурора, лениво наблюдавший за возней фотографа и врача. Обогнув огромную треногу с водруженным на ней фотоаппаратом, он приблизился к Вирхову и шепнул: – Надо перенести дознание на Литейный, во избежание лишних ушей.
– Но ведь ничего предосудительного пока не обнаружено, – возразил Вирхов.
– Откуда вы знаете? – зашипел ему в ухо товарищ прокурора. – А вдруг вылезет что-то такое, что бросит пятно на репутацию этого выдающегося деятеля! Весь 1903 год по России идут юбилейные торжества! А вдруг что-то всплывет?
– Господин Вирхов! Господин Вирхов!
Нахмуренный следователь только сейчас обратил внимание, что его помощник, кандидат на судебные должности Тернов оставил протокольные записи и, мешая работать экспертам, склонился над телом.
Лицо юного юриста в тусклом сероватом свете петербургского ноябрьского дня было бледнее обычного и выражало крайнюю степень недоумения и растерянности.
– Господин Вирхов, – повторил он, поднявшись и разведя руки в стороны, – да это никакой не господин Короленко! Клянусь Богом! Я же его видел! Совсем недавно! Живым!
– Погодите, погодите. – Вирхов тревожно переглянулся с товарищем прокурора. – Что вы такое говорите, Павел Мироныч? Как не господин Короленко? А кто же?
– Не могу знать, – вздохнул Тернов, – хотя покойник так же тучен, бородат, в возрасте. Но точно не он!
– Вы, дорогуша, могли и не узнать его из-за черных чернил, – Вирхов с досадой махнул рукой. – Изуродовался человек, да и после смерти лицо меняется иной раз до неузнаваемости. Есть свидетели: домовладелец, кухарка. – Он обратился к домовладельцу: – Покойный предъявлял вид на жительство, паспорт?
По лицу сконфузившегося Рымши, покосившегося на сурового помощника пристава, Вирхов сразу понял, что вместо документа квартиросъемщик предъявил домовладельцу нечто посущественнее: деньги. Вирхов повернулся к врачу и фотографу.
– Из вас кто-нибудь видел господина Короленко, великого русского писателя, живым? Есть сходство?
Эксперты недоуменно пожали плечами. Полицейский врач предположил, что покойному никак не меньше пятидесяти, но и возраст еще требует установления, судил он больше по внушительной комплекции, по богатой растительности на голове и лице покойного.
– Ваши выводы, доктор? – спросил Вирхов врача, собиравшего свой саквояж.
– Вскрытие покажет точнее, – ответил эскулап, – внешних повреждений не имеется. Признаки насильственной смерти отсутствуют. Скорее всего – внезапный разрыв сердца.