Карта императрицы

— Вы храбрая девушка, Екатерина Борисовна, — поощрил ее доктор. — А что дальше?

— С чувством омерзения я взяла трубочку, чтобы сбросить с юбки, но тут поняла, что это свернутая бумага. Я развернула ее и прочла: «Если вам дорога ваша честь, купите у лотошника коробку ландрина».

— Откуда там взялся лоточник? — недоуменно спросил доктор.

— У входа стоял мужик, сутулый, бритоголовый, с противным кривым носом… Я к нему подошла и купила коробку ландрина.

— И это все? — разочарованно протянул доктор.

Екатерина Борисовна улыбнулась.

— Самое удивительное, доктор, что дома, оставшись одна, я открыла коробку, и как вы думаете, что я в ней обнаружила?

Доктор молчал.

— Негатив мерзкого фотомонтажа! — громким шепотом воскликнула Екатерина Борисовна и потянула руку к померанцевому деревцу.

Ермолай Егорович и Прасковья Семеновна о чем-то говорили в гостиной, временами посматривая на молодых людей.

— Ну, слава Богу, — вздохнул доктор, — нет негатива, нет и опасности… Но кто же ваш таинственный доброжелатель?

— Это меня интересует во вторую очередь, — Екатерина Борисовна явно не теряла самообладания, — сейчас я боюсь выпустить из рук этот негатив. А вдруг им кто-нибудь завладеет? Поэтому и прошу вас, достаньте мне серной кислоты. Я хочу его навсегда уничтожить. Вместе со снимком.

— Гораздо легче его разломать, снимок порвать и все незаметно бросить в канализацию, — сказал смущенно доктор.

Он встал с кресла, поклонился Екатерине Борисовне. Девушка вздохнула и направилась к выходу из сада.

— Клим Кириллович меня тревожит еще кое-что.

Глава 22

А в это самое время в квартире Муромцевых заканчивался поздний завтрак.

— Дорогой, ты нам так и не успел ничего рассказать о своей поездке. — Елизавета Викентьевна поставила перед супругом стакан с горячим душистым чаем.

Профессор хмуро посмотрел на дочерей и пробормотал:

— Так вы ж вчера обрушили на меня столько умопомрачительных известий, что я и забыл, что ездил в Европу.

— Ты не думай, папочка, так уж получилось, нечаянно, — повинилась Мура.

— Да-да, папочка, — Брунгильда передала отцу хрустальную, в серебряной оправе, сахарницу, — скажи, удалось ли тебе увидеть кого-нибудь из нобелевских лауреатов?

Взгляд профессора потеплел.

— Да, милые мои, в Мюнхенском университете встретился я с самим Рентгеном! А в Берлинском с герром Фишером. Но самая перспективная тема, которой сейчас заняты буквально все химики и физики, — радиоактивность. Перед радием открытие Рентгена блекнет. — Николай Николаевич увлеченно размешивал сахар в стакане. — Профессор Лондонского университета Уильям Рамзай наблюдал радиоактивный распад радия и радона с образованием гелия, он впервые попытался осуществить искусственные превращения элементов под воздействием альфа-частиц… Во Франции, куда я, к сожалению, не добрался, Мария Склодовская-Кюри — та, что пять лет назад открыла радий и полоний, — недавно получила соли радия и измерила их атомную массу… Сейчас Склодовская-Кюри пытается получить твердый радий…

— Значит, твердого радия в природе еще нет, — заключила Елизавета Викентьевна.

— Разумеется, — ответил профессор, — вот почему я так рассердился, услышав, что кто-то здесь, в России, хочет продать мне радий.

— Папочка, а если в Европе, в какой-нибудь закрытой военной лаборатории твердый радий уже получили и держат свое открытие в секрете? — спросила осторожно Мура.

— Теоретически возможно, — не стал спорить профессор, — например, в той же Англии… Но тогда следует признать, что военное ведомство Великобритании торгует радием из-под полы, на черном рынке… Дорогая, мой чай остыл, — он протянул супруге полупустой стакан. — Нельзя ли горячего?

— А если радий украли в английской лаборатории и привезли в Россию, чтобы продать? — продолжала допытываться его младшая дочь.

— Так мог поступить только совершенно неискушенный в научных проблемах человек, — резко ответил профессор. — Твердый радий должен стоить безумно дорого.

— Так ты думаешь, что над Ипполитом Сергеевичем кто-то подшутил? — очнулась Брунгильда. — Жаль… А я думала, тебя обрадует это известие.

— Я бы с удовольствием поработал с радием, — признался Николай Николаевич, — да где же его взять?

В этот момент в квартире раздался звонок. Поставив на стол молочник, горничная Глаша отправилась открывать дверь. И через минуту на пороге возник Ипполит Прынцаев. Обеими руками он прижимал к груди обтрепанный, деформированный портфель. Взгляд профессорского ассистента казался стеклянным.

— А, драгоценный Ипполит Сергеевич! — поднялся из-за стола профессор и пошел навстречу своему верному университетскому помощнику. — Вовремя заглянули, присаживайтесь, отчитывайтесь.

Не выпуская портфеля из рук, Прынцаев обменялся с профессором рукопожатием, обвел невидящим взглядом приветливо улыбающихся женщин и присел на краешек стула.

— Вы здоровы, Ипполит Сергеевич?

Елизавета Викентьевна кивнула Глаше, чтобы та принесла еще один столовый прибор, тарелку, чашку для неожиданного гостя.

— Благодарю вас, — прохрипел вцепившийся в свой портфель Прынцаев.

— Как дела в лаборатории? Все ли в надлежащем порядке? — бодро произнес Муромцев.

— В лаборатории все благополучно. — Прынцаев уставился на носки своих штиблет, выглядывавшие из-под узких брючин. — Вся отчетность дожидается вас, Николай Николаевич, в вашем университетском кабинете.

— Почему же тогда вы сидите таким букой? — игриво спросила Брунгильда.

Прынцаев оторвался от созерцания своих штиблет, его полубезумные глаза остановились на красавице-блондинке, лицо которой под его взглядом постепенно утрачивало безмятежное выражение. Ответил он не сразу, а когда заговорил, было видно, что слова он подбирает очень тщательно:

— Потому что… я провел бессонную ночь… Вместо вас… У постели умирающего…

— Какого умирающего? — вскочила Мура, и так как Прынцаев молчал, в нетерпении притопнула ножкой. — Говорите же!

— Мистера Стрейсноу… — едва слышно произнес профессорский ассистент.

В столовой повисло напряженное молчание. Вид Прынцаева исключал возможный розыгрыш: его спортивный румянец на щеках исчез, азартные искорки в зрачках погасли, он полностью утратил свойственную ему подвижность.

— Мистер Стрейсноу умер? — бледная как мел Брунгильда с ужасом уставилась на понурого вестника.

— Ипполит Сергеевич, — сочувственно обратилась к несчастному молодому человеку Елизавета Викентьевна, — да уберите же ваш несносный портфель! Вам надо подкрепиться. Сейчас я налью вам крепкого чая, дорогой Ипполит Сергеевич, и рассказывайте… Как это случилось?

Ипполит неохотно расстался с портфелем, опустил его на пол, прислонив к ножке стула, вздохнул, принял из рук хозяйки дома чашку горячего чая, отхлебнул.

— Сегодня посреди ночи позвонил портье гостиницы Лихачева, — дрожащим, прерывающимся голосом заговорил Прынцаев, — и сообщил, что меня срочно хочет видеть мой друг мистер Стрейсноу. Что он при смерти… Я вскочил на велосипед и помчался… В гостинице меня проводили в номер… Сэр Чарльз очень осунулся с тех пор, как мы его видели. И стал еще больше похож на Петра Великого… Он сказал, что просил вызвать меня, как человека, близкого семье Муромцевых… Он тяжело дышал, говорил с трудом, часто останавливался. — Прынцаев помедлил, но все-таки решился: — Он сказал, что мисс Брунгильда не выполнила своего обещания навещать его каждый день, но он прощает… И у него единственная просьба — передать мисс Брунгильде драгоценную для него вещь.

— Сердоликовый перстень? — чуть слышно произнесла Мура.

— Не знаю, — испуганным шепотом ответил Ипполит. — Эта вещь в шкатулке, а шкатулку он вынул из-под своей подушки. Там и его письмо к вам, Брунгильда Николаевна… Я шкатулку не открывал… Я предлагал ему позвать врача, но он отказывался… Просил только, чтоб я не уходил, чтобы ему не было страшно умирать в одиночестве…