Карта императрицы

Едва он успел вернуться домой из Чумного форта и ступить на порог своей квартиры, как тетушка сообщила, что в его отсутствие звонил господин Шебеко и подтвердил приглашение Екатерины Борисовны пожаловать вечером на освящение портрета императора Петра в Аничков дворец. Фамилия доктора Коровкина внесена в список гостей.

Клим Кириллович с удовольствием провел бы вечер дома, в обществе Полины Тихоновны, — и так он слишком часто в последнее время оставляет ее в одиночестве. Да и самому не мешало бы передохнуть, заглянуть в медицинские журналы. Но отказать действительному тайному советнику Шебеко он не мог — чувствуя, что за приглашением скрывается все то же желание Екатерины Борисовны поговорить с ним о чем-то для нее важном…

Доктор вылез из ванны, обтерся мохнатым полотенцем и надел халат. Русые волнистые волосы его потемнели от воды — их требовалось хорошенько просушить, прежде чем выходить на улицу. А пока можно пообедать в обществе тетушки, порадовать ее беседами о всяких разностях.

Обсохнув и переодевшись в домашние жакет и брюки, он, в благодушном настроении, вышел в столовую. Тетушка встретила его радостной улыбкой. Как коротко женское счастье — часок-другой рядом с родной душой, а потом вновь целый вечер тишины, пустоты.

— Как тебе повезло, Климушка, — сказала Полина Тихоновна, разливая из пузатой супницы в тарелки аппетитно пахнущий рассольник с гусиными потрохами. — Я никогда не бывала в Аничковом, да и вообще ни в одном настоящем дворце. Там, наверное, соберется блестящее общество: генералы, сенаторы, фрейлины, приближенные Государя и Вдовствующей Императрицы…

— Надеюсь, никому из них не понадобится медицинская помощь, — шутливо заметил Клим Кириллович.

— Если портрет кисти господина Закряжного так хорош, как говорят, то чьи-то слабые нервы могут и не выдержать, особенно у тех, кто питается свининой и рыбой… Испуг, обморок — при виде грозного облика великого императора чувствительная натура может потерять над собой контроль.

— Тетушка, — мягким тоном заговорил доктор, — видел я этот портрет собственными глазами. Ошеломляющего воздействия он не производит. Даже Брунгильда Николаевна — уж на что девушка чувствительная! — и то сохранила выдержку, даже не побледнела.

— Брунгильда Николаевна владеет своими нервами, потому что правильно питается, — предположила тетушка. — И ты, Климушка, тоже. Мы не едим баранину, от которой люди чувствуют себя несчастными. — И, встретив недоумевающий взгляд племянника, Полина Тихоновна гордо пояснила: — Я прочла результаты новейших английских исследований о влиянии пищи на темперамент. От свинины только меланхолия, а от рыбы самый веселый человек брюзгой станет. Говядина же дает энергию и мужество. Но самое главное — избегать баранины.

Клим Кириллович посмотрел на надкушенный пирожок с мясной начинкой и подумал, что теперь надолго обречен есть одну говядину. Он постарался придать голосу суровость:

— Тетушка, но англичане наверняка имеют в виду злоупотребление тем или иным продуктом. — И, покосившись на нахмурившуюся Полину Тихоновну, грустно добавил: — Теперь, когда я слышу о баранине, я сразу же вспоминаю баранью кость, которой убили вышивальщицу. Никогда бы мне не пришло в голову, что кость можно использовать как орудие убийства.

— Ты, Климушка, психически нормальный человек, а убийца, возможно, болен. — Брови пожилой дамы расправились, глаза заблестели. — Если убийца художник, он мог свихнуться от написанных им портретов.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво ответил племянник, — художник мне показался полным сил и вменяемым. А вот мистер Стрейсноу был бледен и двигался как-то неуверенно. Я сначала решил, что у него чахотка, — но нет, кашля не заметил, румянца чахоточного тоже… Может быть, недостаточное кровообращение?…

Через полчаса после окончания обеда Клим Кириллович предстал перед Полиной Тихоновной облаченный в черный фрак с шелковыми лацканами, из-под которого выглядывал белый пикейный жилет. Она помогла племяннику приладить золотые запонки на манжеты белоснежной накрахмаленной рубашки, поправила белую бабочку. Климушка смотрелся очень импозантно. Она проводила своего красавца в прихожую, и когда племянник покидал квартиру, со вздохом перекрестила его спину.

До Аничкова дворца доктор Коровкин добрался быстро.

Вальяжный слуга в ливрее с блестящими галунами проводил его в залитый электрическим светом, сверкающий белизной мрамора и золоченой бронзой, зал. В дальней его части на специальной подставке стоял знакомый доктору портрет императора Петра Великого, писаный Романом Закряжным. Нарядные дамы в светлых платьях, мужчины в военных и гражданских мундирах, духовные лица в пышных облачениях разбились на живописные группки.

Доктор сделал несколько нерешительных шагов по блестящему скользкому паркету. Он чувствовал себя неуверенно, а потому с облегчением вздохнул, когда от одной из групп отделилась знакомая ему внушительная фигура действительного тайного советника Шебеко, облаченного в парадный, шитый золотом мундир. По шаркающей походке Ермолая Егоровича доктор догадался, что его пациента снова беспокоит боль в суставах.

— Рад вас видеть, Клим Кириллович, — расцвел улыбкой господин Шебеко. — Спасибо, что приняли приглашение.

— Я не ожидал, что на освящение соберется столь представительное общество. — К доктору Коровкину возвращалось ровное расположение духа. — А чем вызвана такая спешка? Не лучше ли было дождаться возвращения Вдовствующей Императрицы из Дании?

— Мария Федоровна обеспокоена пожаром в Воспитательном доме, да и на благотворительные поступления из Дамского кружка в опекаемый Вдовствующей Императрицей приют теперь рассчитывать не придется. Вот от Ее Величества и поступила в Канцелярию срочная депеша: освятить портрет Петра Великого, как только его перевезут во дворец. Вот Катенька и хлопочет.

Ермолай Егорович взял доктора под руку и неспешным шагом повел его к своей супруге Прасковье Семеновне, беседовавшей с красавицами-фрейлинами Голенищевыми-Кутузовыми.

Внимание Клима Кирилловича привлекла, однако, необыкновенно изящная, тоненькая девушка, внимательно слушающая почтительно наклонившегося к ней статного молодого человека в эффектном темно-зеленом мундире чиновника Ведомства Марии Федоровны. Девушка, словно почувствовав его взгляд, очаровательно повела головкой, и, к своему удивлению, Клим Кириллович узрел точеный профиль Брунгильды Николаевны Муромцевой. Узнал он и ее собеседника — Дмитрия Андреевича Формозова. Рядом с ними, спиной к доктору, стояла Мура.

Откуда-то сзади и сбоку появилась Екатерина Борисовна, она улыбнулась дедушке, доктору, протянула Климу Кирилловичу свою маленькую ручку — и, когда тот склонился над ней, торопливо прошептала, оглядываясь на отвернувшегося деда:

— Как только начнется служба, идите в маленькую дверь справа.

И, еще раз одарив сияющей улыбкой Клима Кирилловича, она упорхнула в другой конец зала.

Слушая вполслуха Прасковью Семеновну, доктор размышлял о том, стоит ли ему подходить к Брунгильде и Муре? Может быть, им достаточно общества господина Формозова? Почему девушки не сказали ему, что приглашены сюда?

Пока доктор раздумывал, в зале произошло легко перемещение, и сверкающие парчовыми нарядами священнослужители приготовились творить свое действо. По воздуху поплыл сладкий дух ладана и горящих свеч, раздались слова молитвы.

Приглашенные гости смолкли и потянулись за священнослужителями. Прасковья Семеновна истово закрестилась и, оставив доктора, присоединилась к участникам церемонии.

Клим Кириллович вздохнул, бросил взгляд на поглощенных зрелищем сестер Муромцевых и сделал два осторожных шага назад. Он, стараясь быть неприметным, добрался до указанной ему дверцы, белая поверхность которой сияла золотом причудливо вьющихся стеблей. Нажав на бронзовую, в виде львиной головы, ручку, он открыл дверь и очутился в длинном коридоре без окон, освещенном электрическими лампами бронзовых бра. Прикрыв бесшумно дверь, доктор остановился в нерешительности. Через несколько мгновений метрах в десяти от него появилась легкая фигурка фрейлины Багреевой — девушка сделала ему знак рукой и поманила за собой. Доктор поспешно последовал вперед и свернул в проем двери. Перед ним открылась комната, затянутая алым штофом: по стенам — обитые красным бархатом диваны и кресла, около них, у окон — столики, инкрустированные самоцветными камнями. И повсюду — вазоны и жардиньерки с цветущими камелиями: на столиках, на каминной полке, на подоконниках.