Страница 10 из 55
- А почему ты замуж не выходишь? - резко спросила она.
- Ах, вот ты о чем? - Мама будто удивилась. - А если я не хочу?
Зина молчала.
- А знаешь, что я его выгоню? Скоро. Может быть, даже завтра?
У Зины подскочили брови:
- Как?
- А вот так!
И она вышла, даже не сказав "спокойной ночи".
* * *
И раньше Зина ничего не понимала, а теперь запуталась вовсе.
На следующий день дядя Коля действительно не пришел. Пришел другой молодой, моложе мамы, в очках на горбатом носу. Представился Зине:
- Валерий Алексеевич.
Мама опять восторженно хлопотала вокруг, не зная, как угодить Валерию Алексеевичу. А тот стеснялся, молчал и от робости, видимо, называл Зину на "вы".
Валерий Алексеевич был приятнее дяди Коли. Он оставался дома допоздна, Зина уже засыпала, но утром его никогда не оказывалось.
"То ли ночью ушел, то ли рано утром", - думала Зина.
Так было с полгода. Пропал Валерий Алексеевич так же неожиданно, как и появился.
И буквально следующим вечером на смену ему пришел дядя Жора. Этот был опять сед и стар, и ростом ниже мамы на полголовы, и еще заикался.
Дядя Жора ночевал до утра и утром никуда не торопился, долго сидел в ванной, и Зина не успевала умыться. Мельком она слышала, что Валерий Алексеевич был доцент, а дядя Жора - художник. У него даже была своя мастерская.
- Приезжай ко мне, Зинуля, в гости, покажу свои работы.
Дядя Жора опять обращался к ней на "ты" и противно называл ее Зинулей, и руки у него были сухие, шершавые, и сам он напоминал пересохший сухарь.
Летом дядя Жора, а потом и мама предложили Зине поездку по Волге до Астрахани, но Зина наотрез отказалась:
- Нет, нет, нет, я еду в лагерь вожатой!
И уехала на две полуторных смены и была счастлива, что она не дома, не видит не только дядю Жору, но и маму.
А в конце августа, когда вернулась домой, дяди Жоры уже не было, и никого не было, и мама была опять грустная, молчаливая, и все у нее валилось из рук.
По вечерам они уже не ужинали (мама давала деньги: "Перекуси где-нибудь"), и даже чай иногда не пили, и не включали телевизор. Зина опять ходила в бассейн, а зимой еще и на каток ЦСКА по соседству и старалась возвращаться попозже.
Много раз собиралась поговорить с мамой. Подходила, прижималась к ней, вот-вот соберется, но так у нее ничего и не получалось. И сама мама ни о чем не заговаривала, и в душе Зина обижалась.
"Ведь уже не маленькая, - думала она. - Чужих ребят мне доверяют, а тут..."
Мерно отстукивали на стене старинные часы, когда-то приобретенные папой. Ходил влево-вправо могучий медный маятник, отсчитывал время. Каждые полчаса слышался тихий мелодичный бой.
И может, впервые сейчас Зина подумала о времени. Как медленно и как быстро идет оно. Кажется, еще только вчера ходила в первый класс, а теперь скоро кончать школу. Кажется, еще только вчера дома все было так хорошо, а сейчас вот и папы нет.
И фотографии - свидетельницы времени. Красноармеец. Старший лейтенант. Майор. Полковник. Мама молодая и сейчас. И она, Зина, - от крошечной до почти нынешней.
Время идет, идет, идет, а ничего еще не сделано.
И у мамы. Эти дяди Коли, Валерии Алексеевичи, дяди Жоры.
На работе маму ценят и любят, Зина знала, а дома - все кувырком, все случайно, как будто и время остановилось. Неужели так можно жить?
* * *
Перемена пришла как раз зимой. Он пришел в один из февральских вечеров вместе с мамой - высокий, обветренный морозом, в майорской форме, чем-то очень напоминавший отца. От него пахло морозом и свежим снегом.
Зина сразу поняла, что где-то видела его, но где - никак не могла вспомнить. А он был в меру скромен и вежлив, не лез к Зине в друзья, но вместе с тем разговаривал с ней, как с равной. Когда шел умываться, спрашивал у мамы и у Зины, не нужна ли им ванная. Уходя на работу, интересовался, что купить, принести к вечеру. Если курил, то спрашивал разрешения.
И мама рядом с ним была оживленная, но без суеты и нарочитой приподнятости.
Его звали Василием Петровичем. Лет ему было сорок, может, чуть побольше.
Приходил Василий Петрович ежедневно, но не вместе с мамой (кроме первого раза), а чуть попозже. И приносил с собой какое-то спокойствие и солидность.
Зине он понравился сразу, и у них установились хорошие, добрые отношения. Василий Петрович даже, пожалуй, с большим интересом, чем мама, интересовался ее школьными делами и вообще всем - катком, бассейном, книгами, которые они читали. Часто они закрывались в кабинете и говорили об отце, которого Василий Петрович знал многие годы.
- Ведь я моложе твоего папы ровно на десять лет и многому научился у него. Это мы потом подружились, а сначала я ходил у него в учениках. На войне я не был, по возрасту не попал, и тут опыт Сергея Константиновича мне очень был нужен, - так приблизительно говорил Василий Петрович.
И рассказывал о том, как они вместе с отцом объездили за эти годы почти все границы и как им вообще повезло, что они оказались в погранвойсках, и что вести политическую работу среди пограничников дело особое и увлекательное.
- На границе мирного времени не бывает, - добавлял он.
От Василия Петровича Зина узнала, что отец ее с отличием окончил после войны Высшее военно-политическое пограничное училище, потом служил на далекой Камчатке и только позже попал в Москву, в Политуправление погранвойск.
Теперь Зина вспомнила, откуда она знает Василия Петровича.
- Я вас на папиных похоронах видела, - сказала она.
- Да, я летал за Сергеем Константиновичем в Читу, когда все это случилось. И потом вот с гробом в Москву. Грустное это было путешествие.
Он говорил о папе, как о живом.
- А вы? - спрашивала Зина.
- А я познакомился с Сергеем Константиновичем как раз на Камчатке, говорил Василий Петрович. - Служил у него в подчинении. Комсоргом был. А потом не без его участия попал в то же училище, которое и он кончал. Из училища сразу в политуправление, где служил Сергей Константинович. Так наша дружба и восстановилась.
Мама, накрыв на стол, приглашала их:
- А ну, заговорщики, ужинать!
- Мы не заговорщики, - оправдывалась Зина.
Зине хотелось куда-нибудь пойти с Василием Петровичем или поехать, хотя бы на границу, как они ездили с папой. И обязательно чтобы мама была рядом. Но ее никуда не звали.