Рассказы о Чапаеве

СТЁПКА

Осторожно приподняв край дерюги, закрывавшей окно, Стёпка с опаской посмотрел на улицу. По дороге вприпрыжку бежал пестробокий телёнок. За ним гнался вооружённый всадник на всхрапывающем, в мыле коне. Догнав телка, всадник с минуту скакал рядом, а потом, изогнувшись, отсек ему шашкой голову.

У нового дома с жестяным петухом на крыше были раскрыты ворота. По двору бегали за обезумевшими курами солдаты. Из сеней вышел офицер, неся перед собой зелёную граммофонную трубу.

— Мамка, а мамка? — тихо позвал Стёпка.

На печке зашевелилась мать. На пол шлёпнулся задетый ею валенок.

— У Максима Осина беляки кур ловят, а в избе кто-то дурным голосом вопит. Тётка Паша, кажись.

Мать застонала, хотела что-то сказать, но закашлялась. Вздохнув, Стёпка отошёл от окна. Идти на улицу было боязно, дома же сидеть скучно.

Достав из ящика стола засаленную тетрадь и огрызок карандаша, он задумался. Хорошо бы нарисовать, как чапаевцы всем отрядом несутся на беляков, а впереди них под красным знаменем скачет сам Василий Иванович Чапаев.

Чапаева Стёпка знал только по рассказам односельчан. Он много раз принимался за рисование, но Чапаев выходил то очень молодым, то очень старым.

«Нет, ничего не получится, — с горечью подумал Стёпка. — Поесть бы хоть чего-нибудь».

Он вспомнил, что последний раз ел вчера утром. Мать размочила в кипятке несколько хлебных корок, завалявшихся в посудном шкафу, и они их тут же съели. А теперь ничего не было.

За окном послышались лошадиный топот и громкий говор. Мальчик вздрогнул. Заглянул в окно и тут же отбежал в тёмный угол, к печке.

В сенную дверь застучали. Мать тревожно подняла голову, спросила:

— Стёпанька, кто там?

— Беляки! — прошептал Стёпка.

Затрещала дверь в сенях. На пол грохнулось что-то тяжёлое, и хриплый голос грубо выругался.

В избу ворвались солдаты. Впереди грузно топал толстый краснолицый вахмистр с плёткой в руке. Споткнувшись о табуретку, он закричал:

— Открыть окна!

Юркий форсистый парень в малиновых галифе бросился к окну и сорвал дерюгу. В избе посветлело.

— Разыскать красную ведьму! — скомандовал вахмистр, покачиваясь на коротких ногах и размахивая плёткой.

Стёпка залез под печку. Чужие, страшные люди стащили мать на пол. Вахмистр ударил её, и она тихо, испуганно ахнула.

Больше Стёпка ничего не видел. Уткнувшись лицом в корзину с углями, он затрясся, беззвучно заплакал, кусая себе руки…

Солдаты облазили все углы, переломали табуретки, истоптали ногами старый, подтекавший самовар и с руганью и смехом удалились во двор.

…Приподняв голову, Стёпка прислушался. В избе никого не было. Стёпка осторожно вылез из-под печки и зажмурил глаза. Из сеней полз густой едучий дым, проворные языки огня жадно лизали косяки двери.

Распахнув створки окна, он прыгнул в прохладную, сырую темноту вечера. Кумачовое пламя начинающегося пожара осветило двор. В воротах сарая, отпугивающих своим чёрным зловещим зевом, раскачивался, не касаясь ногами земли, человек.

Шагнув к сараю, Стёпка пронзительно вскрикнул. Оцепенев от ужаса, он недолго смотрел на мать, на её босые, в кровоподтёках ноги, потом бросился бежать, не оглядываясь, к околице.

Он спал у придорожного бугорка в жнивье. По дороге шёл старик и шепеляво распевал молитвы. Стёпка проснулся.

— Да тут, кажись, человек? — молвил старик, останавливаясь около Стёпки.

Он приложил к глазам руку козырьком и пристально посмотрел на оборванного мальчишку.

— Ты тут чего делаешь, внучек? Ась?

— Ничего не делаю… так просто, — сдерживая слёзы, ответил Стёпка и отвернулся, с тоской поглядев на голубоватую, затянутую дымкой даль.

— Не слышу! — Старик стукнул о землю палкой. — Устал, сил нет. Смертынька, видно, по пятам за мной шастает.

Сняв с плеча суму, кряхтя, нищий опустился на пыльный, побуревший подорожник.

— Подсаживайся, внучек, закусим чем бог послал.

Стёпке очень хотелось есть. Увидев в руках старика горбушку чёрного хлеба, он опустил голову, проглотил слюну.

— Ешь вот, на! У тебя что, мать с отцом живы?

Стёпка торопливо жевал хлеб, не слушая нищего.

Старик, должно быть, понял, насколько голоден мальчик, и подал ему ещё ломоть.

Когда Стёпка наелся, старик спросил:

— В селе подают, касатик, милостыню-то? Ась?

— Не знаю Беляки там, грабят всех…

— И много их?

— Мно-ого! — глухо промолвил Стёпка. — Маманьку… мать мою повесили…

Он вытер мокрые от слёз глаза, но не сдержался и безутешно зарыдал.

— И что это они, господи помилуй, лютуют? Чисто звери! — сказал старик.

— Папанька мой — он красным был… — давясь и всхлипывая, выговорил мальчик. — Так они за это…

— Ах, звери этакие!.. Ты теперь что ж, один? Сирота? Ась?

Стёпка заплакал ещё громче, размазывая кулаком слёзы по грязному лицу.

— А ты перестань, касатик, перестань… Хочешь, пойдём со мной. Двоим не скучно. — Старик положил в суму недоеденную корочку и перекрестился. Старый да малый, кто нас тронет?

— Я ничего…

— Пойдёшь, значит?

— Пойду, — еле слышно прошептал Стёпка. — Только в наше село не пойдём. Там меня знают.

— Оно там видно будет, — сказал нищий уклончиво и стал подниматься.

У околицы их остановил патруль.

— Пропустите, любезные, милостыню господню собираем, — запричитал старик, опираясь на Стёпкину руку.

— Пропустить, что ли? — спросил рыжеусый солдат своего товарища.

— Пусти. Чёрт с ними! — махнул тот рукой.

Стёпку в село нищий с собой не взял, он оставил его в заброшенной бане позади огородов.

— Карауль собранный хлебушко и никуда не уходи, — строго наказал старик.

Вернулся он скоро и сказал, что в этом селе подают плохо, надо идти дальше.

На другую ночь легли спать в поле, в шалаше пастуха. Ласково гладя Стёпку по вихрастой голове, старик спросил:

— А если я помру, куда ты, сирота, пойдёшь, как жить-то будешь? Ась?

Мальчик подумал, подумал и прошептал что-то неразборчиво.

— Куда, говоришь, куда? — переспросил старик.

— К Чапаеву пойду! — горячо шепнул ему на ухо Стёпка.

Старик вздохнул:

— Все бедные люди идут к Чапаеву, которым невтерпёж приходится от супостатов… А теперь спи себе, касатик, спи.

Когда Стёпка проснулся поутру, старика в шалаше уже не было. Мальчик побежал в незнакомое село, обошёл все переулки, но нищего и там не нашёл.

Тонкими косыми нитями хлестал землю осенний дождь. Навес над крыльцом штаба протекал, и дневальный ёжился от обжигающе холодных капель, попадавших ему за ворот шинели.

К крыльцу подошёл Стёпка.

— Куда? — Дневальный загородил дверь.

Шлёпая босыми ногами по мокрым, грязным ступенькам, мальчик всё же взобрался на крыльцо и только тогда остановился:

— Пусти.

— Кого тебе надо?

— К Чапаеву я, — солидно пробасил Стёпка.

— Ишь чего вздумал! — Дневальный шагнул вперёд. — Уходи с крыльца, нет Чапаева.

Стёпка обиженно взглянул на чапаевца:

— Тебе жалко, да?

— Уходи. Говорят, нет Чапаева!

— А я говорю: пусти, тут Чапаев!

Но дневальный уже не смотрел на мальчика. К штабу подкатил забрызганный грязью автомобиль. Из кабины проворно вышел человек в бурке и папахе. Стёпка глянул на него и присел: «Чапаев!» Почему военный в бурке должен быть Чапаевым, он и сам не понимал как следует. Хотел было подойти к нему, но испугался.

— Товарищ Чапаев, — заговорил дневальный, — мальчишка чей-то пришёл и тебя спрашивает. Я говорю: нет Чапаева, а он одно своё лезет.

Василий Иванович остановился перед Стёпкой, строго оглядел его с ног до головы.

— Рассказывай, какое дело до меня имеешь? — серьёзно, точно равному, сказал он.

— По делу пришёл, — тоже серьёзным тоном начал мальчик, стараясь казаться взрослым. — В отряд записаться к тебе пришёл.